Илан Норен - Список врагов: Бог

Моут ничего не ответил. Он продолжал идти, слегка надув щёки. Миссис Лиднарт, после недолгого молчания, перешла на более мягкий родительский тон.

– Когда ты подрастёшь, ты начнёшь думать о более насущном, – сказала она, наставляя Моута и утешая себя.

– Например, о том, как пересказывать выдуманные истории про богиню, которую никто не видел? – с вызовом начал Моут.

– Видели… Много кто видел, – с чувством мудрого превосходства протянула миссис Лиднарт. – Обещаю тебе, Моути: когда ты подрастёшь и посмотришь на это более зрелым взглядом, все твои научные глупости останутся позади. В детстве.

С разговора матери и сына около рынка прошло 10 лет.

Миссис Лиднарт накрывала на стол. Это была женщина 34-х лет, одетая в старое платье, зелёное сверху и коричневое снизу. Поверх платья был повязан белый фартук. В её чёрных волосах местами уже проглядывалась седина. А карие глаза были большие, наивные и счастливые.

– Ми́лгей! Моут! Идите к столу! – крикнула она мужу и сыну.

Моут её, скорее всего, не услышал. Или не захотел услышать. Он был поглощён книгой, которую притащил от Ксиа в свою секретную комнату, оборудованную втайне от родителей. Они не одобряли его пытливости. В Мисстаге это было очень плохой приметой. К подросткам, занимающимся наукой, относились так же, как и к остальным странным детям с пугающими замашками, вроде издевательств над животными, или воровства на рынке ради удовольствия.

На чердак, под крышу, родители редко заходили, так что Моут пару лет назад там похозяйничал. Единственный вход на чердак вёл прямо к его середине, а по бокам Моут построил стены из досок так, чтобы они ограждали несколько метров чердака. В течение нескольких месяцев он наблюдал, заметят ли родители, что чердак стал меньше, или пропустят и подумают, что так и должно быть. Удостоверившись, что родители не обращают внимания, он пробрался за одну из двух построенных им стен, которая находилась прямо над его комнатой. Убрав чердачное покрытие, он выпилил проход в свою комнату и оборудовал этот проход дверью, через которую он пролезал из своей комнаты наверх. Он даже смог установить окно в крыше, чтобы в его штабе был свет. Снаружи окна не было видно; особенно если накрывать его тряпкой, покидая штаб, как, в принципе, Моут и делал.

Его прямые тёмно-русые волосы росли в две стороны, открывая лоб и закрывая уши. Он сидел на полу, вытягивая ноги вперёд, так как в его тайном штабе скатная крыша была прямо над головой. Да и сам он не был коротким. В свои 17 лет он уже был выше матери и немного выше отца. Ярко-зелёные глаза, ещё секунду назад смотревшие в книгу, осмотрели комнату. В дальнем углу стояла небольшая тумба, на краю которой лежало три книги, а посредине весьма странный беспорядок: длинная прозрачная палочка, какая-то тряпка и клочки порванной бумаги. Посреди комнаты стоял деревянный столбик высотой около полуметра, похожий на очень большой подсвечник. Рядом с ним лежала небольшая горка из каких-то железных деталей. «Что ж… попробуем» – тихо пробормотал Моут. Он отложил книгу, взял в руку что-то, напоминающее щипцы и стал с помощью них класть внутрь этого столбика ровные и круглые куски железа, соединяя их проволокой. Когда работа была закончена, он встал почти в полный рост (посередине его штаба это было возможно) и стал осторожно подносить руку к проволоке, соединяющей железные пласты. Как только он дотронулся до неё, показалась маленькая вспышка, а Моут мгновенно отдёрнул руку. «Ауч» – прошептал он, с восхищением смотря на свой эксперимент. «Получилось!» – произнёс юный экспериментатор, не пытаясь сдержать счастливой улыбки.

– Моут! – донёсся из кухни повторный зов миссис Лиднарт.

Моут быстро открыл дверь в полу, ловко просунул вниз верхнюю часть туловища, повиснув на руках (это нужно было для того, чтобы его голос не доносился с чердака) и крикнул:

– Уже иду, мама!

Он подтянулся обратно в тайную комнату, засунул книгу под рубашку, быстро разобрал свой столбик, занавесил окно в крыше и спрыгнул вниз. Запер дверь, ведущую наверх, отряхнулся и счастливой, бодрой походкой пошёл к столу.

– Доброе утро, папа – сказал Моут, придя на кухню.

– Доброе утро, Моути.

Милгей Лиднарт, отец Моута, был мужчиной 42-х лет. Он носил очки, его немногочисленные волосы были полностью седыми. Макушка была полностью лысая. Этим утром он надел светлую рубашку и льняные брюки. Характером они с Аминой (так звали миссис Лиднарт) очень похожи. Они были спокойными, неконфликтными. Никогда не решали вопросы силой. Ругались крайне редко, а даже если такое и случалось – это было бы правильнее назвать не руганью, а минуткой обиженного молчания. Свободного времени у них было немного. Семья Лиднарт была небогата по меркам Веланиума, и чтобы денег и еды хватало на троих, надо было много работать. Если всё же у семьи образовывалось свободное время, они могли сходить в церковь Неилины, поговорить друг с другом о бытовых делах, или провести Моуту очередную лекцию о том, как важно чтить Неилину и короля, а также о том, что пора обзаводиться своей семьёй.

Моут сел за стол вместе с родителями и стал завтракать. Они ели хлеб и овсяную кашу.

– Чем ты там занимался? – спросила миссис Лиднарт у Моута.

– Учёбой, – честно, хоть и не без доли лукавства сказал Моут.

– Я вижу, ты сегодня в прекрасном настроении, – заметила мама. – Отчего же? Хорошо подготовился к экзамену?

– Да там и готовится-то нечего. И, честно говоря, не сильно меня этот экзамен волнует.

– Зря ты так, Моути, – вклинился в разговор Милгей, параллельно пережёвывая кусок хлеба. – Неилинопоклонение – это самый важный экзамен. Помнишь мистера Коди? Он гостил у нас года два назад.

– Который в Даймане работает?

– Да, точно. Хотя, вернее сказать, работал. Он был торговцем в Ковели, но до смотрителей рынка дошёл слух, что он в школьные годы не отдал Неилине должных почестей. Теперь он снова живёт в Ури и работает в полях. Я знаю, что ты не хочешь связывать свою жизнь с церковью, но знание законов Неилины и почитание её необходимы в любом случае, куда бы ты не пошёл. В таком мире живём, – с улыбкой подытожил мистер Лиднарт.

Моут промолчал, хотя и не был согласен с такой позицией. Для Милгея Лиднарта было вполне естественно – на любое положение дел сказать: «Что ж, значит, так и надо». У Моута же это всегда вызывало вопросы. Почему всё устроено именно так? Почему бы это не изменить? Почему бы не разрешить людям думать так, как им хочется? Не сказать, что он не хотел бы возразить. Уж к чему-к чему, а к дебатам Моут относился с большой любовью. Но сегодня ему было не до этого. Его голову заполняли воспоминания об удавшемся эксперименте в тайном штабе. Он прокручивал воспоминания о добытой им вспышке снова и снова. И это воспоминание с каждым разом заставляло его испытывать счастье, не меньшее, чем во все предыдущие прокручивания.