Игорь Ривер - Ученица Лесника. Сердце каменной птицы

Для Зигфрида же все было гораздо проще. Вытащил свой “бастард” из Лимба, где тот находился, когда не был нужен хозяину, рубанул и на этом дискуссию можно считать оконченной. Нет человека – нет проблемы. Или всадить зачарованную серебряную пулю из своего “Вальтера”. Или просто ударить кулаком. Последствия будут примерно те же.

– Он ведь завтра в церковь побежит… – сказала она.

– Боксер?

– Да. У нищих будет праздник. А если он успеет к заутрене, то звук колокола наверняка разрушит заклятье.

– … и он уверует. Видишь, как хорошо все получилось!

– Мы вообще куда сейчас едем?

– К Леснику. Надо ему тебя вернуть в целости и сохранности.

– А мотоцикл!?

– Потом кто нибудь из моих людей пригонит.

– Я думала, что мы за ним возвращались…

– Нет, – Зигфрид покачал головой. – Мы возвращались из за того человека в машине. Его бы убили, если бы не я. Вряд ли у него после всего этого убавится жадности, но как знать?

– Давай лучше заберем мотик. Я на нем тебя отвезу, если тебе к учителю нужно.

– Как хочешь.

Он повернул руль. “BMW” с визгом покрышек вошел в “полицейский разворот”, пересек сплошную и поехал в обратном направлении. Стоявший в засаде за кустами гаишник встрепенулся было, предчувствуя хорошую взятку, но внезапно очень сильно захотел сходить по большому. Куст оказался кстати, но освободив кишечник, сержант понял, что почему то напрочь забыл номер нарушителя, а также марку машины. Помнил только, что она черная, но и в этом не был уверен до конца.

Лесь колол дрова. Чурбаки разлетались под ударами большого колуна в разные стороны, иногда долетая почти до валяющегося в тени под навесом Серко. Оборотень не шевелился, игнорируя эту опасность, только повертел ухом, когда за забором послышался треск мотора и к сторожке подъехал запыленный “Урал” с двумя седоками.

– Явились, не запылились! – проворчал Лесь в сторону Зигфрида и Ирины.

– Здорово, Лесник! – сказал немец.

– Здоровей видали… Давайте в баню, я с утра банника озадачил. Чуял, что приедете. Идите, а то всю округу мне городом провоняете.

– Я первый, пока там жар сухой! – сказал Зигфрид и направился к маленькому срубу в углу двора.

– Первый он… – топор снова опустился, развалив на две половины очередной чурбак. – Ну а ты что скажешь? Тебя куда послать – стыда потом не оберешься. Весь Перекресток третий день от страха трясется. Нечего сказать: прославилась! Полесская ведьма и белобрысый пруссак ставят Москву на уши. Смерчи, ураганы, цунами и нашествие этих… как их?.. забыл слово… Вспомнил! Покемонов. Гроза морей и океанов, полей и огородов.

Ирина изобразила на лице глубочайшее раскаяние. На самом деле учитель вовсе не злился. Суровость в голосе была показной, он явно был очень доволен тем, что произошло. “Если ученица такое творит, то каков же тогда ее учитель!?” – именно так и подумают знающие люди. Его авторитет поднимется и в этом заслуга Ирины.

– Смерч был только один и небольшой.

– Это ты знаешь, что небольшой, а у нечисти языки длинные и все уже знают, что ты им чуть было весь город до основания не снесла. Потом, говорят, сверху хотела дождиком огненным навернуть, да как-то местные умолили тебя смилостивиться.

– Все было совсем не так!

– Ладно, не рассказывай. Сам знаю, что там творилось. Давай-ка, собирай дрова и разложи под коптильней костерок. Мне вчера лосятины принесли. Закоптим для гостя.

Он ушел в дом и вернулся с большим куском мяса, ножом и толстой деревянной доской. С крыши крыльца спрыгнул большой черный кот и, нюхая воздух, пошел следом за ним. Серко под навесом тоже заинтересованно поднял голову.

Ирина сложила чурки в поленницу, отобрала несколько штук посуше и разложила их под большим несгораемым шкафом, лежащим на кирпичных опорах. Это и была знаменитая в здешних краях “лесникова коптильня”. За мясом к ее учителю приезжали издалека те, кто его знал, хотя далеко не все из них знали, что он сильнейший на всю округу лесной ведьмак.

– Видишь, какое дело, девка… – пластая мясо тонкими полосками, сказал Лесь. – Вы с ним конечно сделали то, что должны были сделать. Но слава – это такая вещь, которая легко приходит, легко уходит и еще легче оборачивается обратной стороной. На тебя еще с прошлого нашего визита на Перекресток народ с опаской смотрел, а теперь и вовсе бояться начнет. Я ведь не шутил насчет длинных языков у нечисти. Очень скоро все будут знать об этом в три раза больше, чем на самом деле было. Потом начнут сказки рассказывать, а потом и вовсе врать, кто во что горазд. Грязь – она намного легче пристает к человеку, чем потом отчищается, а запачкать тебя постараются обязательно. Имей это в виду.

– И что мне делать?

Ирина разложила поленья под коптильней, засунула под них бересту, на мгновение собрала заливавшие двор солнечные лучи и свела их на ней в фокус. Береста вспыхнула коптящим, ярким пламенем.

Учитель поморщился. Он не любил таких “бытовых” фокусов и на ее месте воспользовался бы спичками, но ворчать по этому поводу не стал.

– Ничего тут не поделаешь. Только своей головой думать, да помнить, что тщеславие – самый любимый грех сама знаешь, у кого. Неси щепу из сарайчика.

Первый принесенный ею мешок он забраковал и подробно описал, где висит нужный, потом долго копался в щепках, недовольно ворча, но все же высыпал их в коптильню, добавил горсть сушеных трав, поставил внутрь решетку с мясом и закрыл тяжелую дверь. Сел, достал кисет, набил трубку и надолго замолчал, глядя в сторону леса.

Раскрасневшийся Зигфрид вышел из бани и тоже подсел к коптильне. Вместо черного костюма на нем теперь была белая дзюдоги. Пояс он завязывать не стал. Лесник покосился на него, продолжая тянуть свою трубку и спросил:

– Выгнал, значит, гостя незванного?

– Выгнали.

– В следующий раз осторожней будь. Это мог и кто-то посильнее оказаться. На Перекрестке разное случается.

– Как заранее угадать было?

– Ты сам сказал. Погадать.

– Не умею.

– Ее бы попросил. Она, правда, тоже не очень умеет, но может. Заодно и научится лишний раз чему полезному… – он посмотрел на Ирину. – А ты чего расселась? Дуй в баню.

* * *

– Девка, это ты штоле? – послышалось из горячей полутьмы.

– Я. Почему ты меня все время девкой зовешь?

– Как же тебя еще звать? Нетронутая – значит девка. А кто это сейчас к нему приходил?

Голос банника звучал настороженно и себя он по привычке называл “он”, в третьем лице.

– Зигфрид. Он здесь уже бывал. Не узнал его, что-ли?

– Бывать-то бывал, но у него-то нет. Вблизи-то мы его не видели.

– Сейчас увидел?

– Увидал… Чего там…

Она скинула одежду, плеснула настойку из ковшика на камни и забралась на полок.