Ирина Кассета - Последняя

До деревни мы доехали, костры зажгли на торговой площади, телеги разместили. Большинство мужиков пошли в ближайший трактир, остались грустные сторожа, что взгляды печальные бросали на дверь питейного заведения и попеременно вздыхали.

Дом мне для ночевки никто находить не стал, да я особо и не расстроилась. Улеглась на шкурах и быстро уснула, не слыша, как приходили из таверны купцы и как уходили отдыхать стражники.

Ночь прошла тихо, без сновидений. Проснулась опять рано, умылась. У одной из телег сломалось колесо. Над ним стояла и размышляла пара мужиков, недовольно поглядывая на меня. Ну да, это я им выбоины и камни на дороге подкидывала.

– Придется делать, – сказал один из бородачей.

– Ага, – вторил другой. – Симон, телегу разгружай, будем чинить. Видно, серьезная поломка.

Мы все не ехали, хотя уже все проснулись и даже собрались. Я подошла к Мересью. Он шарахнулся от меня и перекрестился.

– Долго еще стоять будем?

– А коли я знаю? – ответил он. – Видно, сегодня ночевать опять тут будем. Говорят, нечисть разгулялась в округе, нам с поломкой никак ездить нельзя, – пояснил мужик.

– Что за нечисть?

– Так я ж откуда ведаю? – пожал он плечами, но потом, видно, испугать меня решил или просто интересной историей поделиться, продолжил. – Вчера в трактире тока об этом и говорили. Будто дети пропадать стали в ближайших деревнях. И обоз небольшой давеча не вернулся. Будто по ночам вой дикий слышат. Стали дома запирать, да никого по одному не пускать. Мало ли что, – он перекрестился. Купцы – народ суеверный и темноты боящийся. Может, и правда, что случилось, переждать – не самое плохое дело. Я кивнула и от него отошла. Сегодня схожу в трактир, сама эти истории послушаю.

Днем я обошла деревню, посмотрела все. Из своих топей и болот я никогда не выезжала. Не хотелось, да и ехать мне было некуда. По дорогам носились дети, их матери сидели на крыльце, вышивали или стирали, иногда к ним подходили еще женщины или бабушки, и тогда начинался долгий разговор из всех сплетен деревни, бытовых советов и смысла жизни. Было в деревне что-то особое, что-то таинственно притягательное в этих картинах. Будто старое, еще из детства, воспоминание достали и нарисовали уже в других местах. Будто я так же когда-то бегала по таким дорогам, будто бы и моя мать вот так сидела и бросала на меня заботливые взгляды. Я столько раз видела это все, что, кажется, я так же жила в этом их мирке.

Остановилась у одного из заборов, села на добротную скамейку и посмотрела по сторонам. Сотни лет пройдут, а тут также будут бегать дети и сплетничать бабы. И, может, я буду среди них самой большой сплетницей. Я улыбнулась: может, и буду, мне бы только от этого проклятья избавиться, а там посмотрим.

Мимо меня пробежала девочка со светлыми волосами и вплетенной в косу красной лентой. Ее маленький синий сарафан выделялся на фоне других. Видно, из зажиточных крестьян. Она пробежала, задорно смеясь, так же, как я могла пробегать когда-то.

Будто бы вместо избушки в глубоком лесу у меня был крепкий дом на две большие комнаты. Вместо сарая с травами – скотный двор. Вместо поля цветочного – огород. Вместо тетки травницы – настоящая мама. Вся такая добрая и мягкая, и руки чтобы у нее были белые, и волосы длиннющие. Чтобы она мне сказки и песни по ночам пела и пироги с яблоками пекла. Как в сказках, которые мне Адэт рассказывала.

Я вздохнула. Мою мать звали Фрея, на эльфийский манер. Видно, бабку мою имя Фрося чем-то не устроило. Родила мать меня в пятнадцать, от проезжего забулдыги и исчезла. Не испарилась, конечно, а просто сбежала. Поговаривают, что с заезжим солдатом. Бабка и дед обо мне не знают, хоть в деревне я иногда появлялась. Да сколько нас таких, детей. Они и внимания, наверное, не обращали. Да и Адэт редко меня в люди выводила, не любила деревенских. Было за что.

Я встала со скамьи и пошла к торговой площади. Там рядом трактир, посижу, новостей послушаю. Детишки пробегали мимо меня, смеясь. Бабы косились недобро.

Идя по главной улице, наткнулась взглядом на мужиков, что чинили телегу, прошла мимо, до дверей трактира с названием “Сеновал”. Красноречиво. Зашла в пропахший потом и сивухой терем. На меня быстро поглядели все, кто сидел за столами, на манер: “ты кто такая?”. Видно, в свете последних событий тут ко всем незнакомцам относятся настороженно. Меня они осмотрели, угрозы не увидели и продолжили отмечать, что солнце встало. Я подошла к стойке, подозвала хозяина.

– Мне чай, за дальний столик, – он кивнул, кинула ему монету, получив сдачу девять медяшек и девять олёнок. Как раз и деньги разменяла.

Прошла тихонько в самый дальний угол, мне тут же одна из подавальщиц принесла чайничек и кружку. К запаху я постепенно привыкла, стала осматриваться. В основном люди, сидящие здесь, были похожи друг на друга. Грузные, крепкий, бородатые, с мозолистыми руками и прищуренными, никому не верящими глазами. Были тут и купцы, что побогаче одеты, и крестьяне, что одеты скромнее, но добротнее.

– Да что ты мне несешь? – взревел вдруг один из мужиков, крестьянин. – Говорю: нечисть это, а не зверь! Если бы зверь был, его бы давно изловили, ты думаешь али нет?

– Да какая нечисть, Ярема, у нас тут, акромя болотников и леших, никогда никого не водилось, – отвечал ему другой.

– А я говорю тебе – нечисть! – не унимался Ярема. – Столько люда пропало, ни один зверь столько на прокорм себе не берет.

– С тобой, дураком, спорить, – махнул на него рукой мужик.

– Это, я-то дурак?! – закричал обиженный крестьянин. – Чего же ты сам тогда ночью в лес идти боишься, а? Струсил?

– Да я умалишенный тебе что ли, но ночам идти в лес? Зверь меня там и загрызет, а ты моих пятерых деток сам кормить будешь? – Ярема замолчал.

– Я тоже думаю, что это зверь, – крикнули от другого стола. – Больно лютый, правда. Ведь одежду рваную находили и следы волчьи.

– Откуда ты-то знаешь? – спросил еще один, что сидел поодаль.

– Я с охотниками полпути шел. Они из Тапчатника идут, поселка, что на севере, там, поговаривают, этот зверь и начал охоту.

– Топчатник? – переспросил тот, что спорил с Яремой. – Это не у звериных земель ли?

– Нет, чуть дальше, от него дня четыре пути по речке до Тер`Рионовских пустошей.

– Оборотни, будь они неладны! – вскричал Ярема. Все замолкли. Упоминать их не к добру было, тем более в такое смутное время, как сейчас.

– Не они это, – сказал тот, что шел с охотниками. – У нас договор же, столько лет они людей не драли.

– Да кто их теперь знает, – промолвил немолодой мужчина, борода которого была уже седой. Опять воцарилась тишина. Эти люди знали больше моего. Видно, что-то витало над всеми ними, о чем они молчали.

Еще и оборотни эти. Я о них слышала-то немного: что живут на севере да в зверей превращаются, на этом все. Уж видеть их мне точно не доводилось. Страшные, небось. Мужчины продолжали: