Ирина Кассета - Последняя

Моя мать родила меня от короля. Все обыденно и привычно, как в самых известных из безызвестных книг. Я не была плодом их любви, я – ребенок единичной интрижки за сараем около трактира, в темноте, пока не видят селяне. “Король” исчез из моей жизни. Вытерев рукавом свое лицо и похлопав маманю по бедрам, он удалился дальше распивать свою брагу или сивуху. Не знаю, что именно подавали в тот день в трактире. Я так же не узнаю и о наличии королевских братьев и сестер, которые могли быть зачаты в ту же ночь, за тем же трактиром.

Маманя, не зная, что носит в утробе наследницу, продолжала жить. При этом рассказывая, что однажды за всем известным трактиром отдалась одной королевской особе. Хотя я не уверена, что простодушная сельская девушка знала слово “особа”. Король стал для моей матушки пиком ее жизни с последующим падением. Односельчане не верили и прозвали “королевной”, что в сельских просторах могло сойти и за умалишенную.

Отец и мать ее, мои бабушка и дед, над дочкой смеялись, но живот-то рос по дням. Не поверить в “ночь любви” становилось все труднее. Поэтому по простоте душевной нарекли меня бастардом, а мать – всеми известными в деревне словами. На девятый месяц отправили (или выгнали) к бабке-повитухе. Она жила, как подобает, на глухой опушке леса, в полуразвалившемся доме. Маманя до бабки дошла, перед родами просьбу родителей и свою передала. То бишь утопить принца/принцессу после появления на свет и тем самым позор с матушки моей смыть. Бабка та кивнула, ей-то не впервой от дитяток избавляться.

Роды были сложными. Всю ночь роженица промучилась, но выжила. Молодой организм, девочке ведь и шестнадцати лет еще не исполнилось. Быстро оправившись, она омылась в речке Терке, разливавшейся рядом, и исчезла. Поступила по-королевски, аки мой отец.

Бабка та, что вовсе и не бабкой была, а женщиной тридцати лет, ребеночка омыла, запеленала и окрестила Соной. Топить не стала. Может, сердце ее тогда дрогнуло, а может, интересный узор из странных линий на ключице да руке остановила.

Привет, мой друг. Сегодня началась моя история.

(Материк Лоррен, страна Ватилия, деревня Боровая).

Наступило полнолуние. Конец летнего месяца Ярорги выдался прохладным. Лунное сияние окрашивало поляну в бледно-синий цвет. Все цветы и травы, что росли на ней, имени одинаковый облик. Поэтому найти среди них Луноцвет было сложно.

Ругать старую расчетливую травницу хотелось уж очень сильно, чем я и занималась. Только тихо, себе под нос. Слух-то у нее ведьминский, то бишь отменный. Серчать было за что. Промозглый туман, ветер прохладный, вокруг видно только лес да траву. А Луноцвета, всеми словами уже проклятого, не найти.

Бродить пришлось долго. Даже попеременно вставать на колени, прямо на мокрую и грязную землю. Весь сарафан себе замарала с этими ее ведуньими заморочками.

– В следующий раз отправит – не пойду, – решила я. – Не так она стара да немощна. Больше притворяется и врет, шельма старая.

Причитала-причитала и заметила цветок. Только распустился. Отражает свет небесного лика своими ярко-синими лепестками. Сорвала несколько бутонов, небрежно запихнула в сумку.

Наконец я разогнулась. Спина от долгого поиска болела, хоть я и молодуха, по словам тетки. Шельма, как есть шельма. Я вдохнула полной грудью и огляделась. Но красота-то невероятная все-таки. И воздух тут чистый. Не то что в деревне. Свиньей да пьяным мужиком пахнет. Расставила руки и закружилась. Сарафан задевал полами траву, а та щекотала мне икры. Кр-р-р-расота.

Я развернулась и побежала в дом, где на пороге за мной наблюдала вечная спутница моих ночных прогулок, Адэт.

– Ох и егоза, – пожурила она меня. – Что так долго там делала? Небось, опять ворчала на меня.

– Адэтушка, ну как же не ворчать, если ты, ведьма, меня в служанки определила и не отпускаешь, – взяла ее за руки, и мы вместе закружились по небольшой комнате.

– Я тебе дам, ведьма, – не больно ударив меня по руке и прекратив кружиться, сказала она.

– А шо, не ведьма шоль? – отойдя от тетки, спросила я, усмехнувшись. Взяла яблоко со стола и ехидно на нее посмотрела, откусив от фрукта большой кусок. – Если в лесу живешь и людей лечишь, значит, ведьма. В деревне все так говорят.

– А ты больше этот сброд и слушай, – сказала она, ставя горшок с кашей в печку, разогревая поздний ужин.

Улыбнувшись, я села за стол и достала из холщовой сумки цветы. Положила на доску и стала резать ножом, что всегда лежал рядом. Покрошив бутоны, засыпала их в ступку и стала растирать, слушая при этом ворчание Адэт.

– Ведьма, говорит, ведьма. Вот же воспитала на свою голову. Неблагодарная девка, в сарае сегодня ляжет, – я тихонько посмеивалась. Наши перепалки были традицией, каждый день мы спорили и обижались, бурчали и мирились за ужином. Ибо, хоть тетка моя и старая ведьма, но люблю я ее безмерно. Да и не старая она. Да не очень-то и ведьма. Это я так, для красного словца.

– Адэтушка, ну хватит тебе уже ворчать, а то ведь и вправду на ведьму похожей станешь. Ты скажи, на кой ляд я цветы рвала? Весь подол сарафана испачкала землей да травой, – женщина посмотрела на меня хмуро.

– Надо было, поэтому и рвала, – ответила она, доставая кашу и ставя на стол. Привычным движением я взяла нам две деревянные тарелки и ложки, налила в кружки молока. – Меньше бы умничала – знала бы больше, – садясь, сказала мне женщина. – Сегодня обряд будем проводить.

– Обряд? – разинула от изумления глаза. – А говоришь, что не ведьма, – я расхохоталась от злого взгляда тети.

– Ох и девка! Мужу твоему не повезет, – покачала головой она.

– Та на кой ляд мне муж, тетя? – я доела яблоко и положила огрызок на стол, чем вызвала негодование Адэт. – Я буду, как ты, жить в лесу, одна, спокойно. А эти мужики, что мне от них? Воняют, толстеют, да любови по ночам требуют. А потом у нас животы растут, а они по тавернам и бабам молодым шастают. Я ж не дура, мне и одной хорошо.

– Да что хорошего в жизни-то такой? – вознегодовала она.

– А что плохого? – возмущено ответила я. Она закатила глаза: разговор этот продолжался уже более года. Как мне исполнилось семнадцать, так Адэт его и не заканчивает. Мне уже восемнадцать давеча стукнуло, а она все изводится. – Адэт, ну ты же сама столько душ маленьких… – начала я.

– Молчи, девка! – перебила меня она. – Это я раньше делала, больше не занимаюсь.

– Знаю, тетя, но сколько ты этого навидалась. Не хочу я так. Не хочу… как мать.

– Ты и не мать, – заявила она. – Ты умнее и мужа хорошего найдешь, не полюбовника, а супруга.

– Ох, тетя, ты что, хочешь меня сплавить? – я хитро посмотрела на нее.

– Сплавишь тебя, самой топиться придется, – заворчала она.