Любовь Фунина - Приёмная дочь Бабы Яги

К тому времени, как девушка закончила замешивать тесто и оставила его в покое, русалка и леший завершили уборку и ушли каждый по своим делам, прежде пообещав вернуться к вечеру, чтобы всем вместе отпраздновать счастливое завершение обряда. Златка проводила их до крыльца, глубоко вдохнула влажный осенний воздух, и вернулась в тепло Избушки. У Ёжки осталось немного времени, чтобы вздремнуть, потому оставив Терентия приглядывать за тестом, она прилегла на кровать и тут же уснула. Сон её был от чего-то неспокойным и даже тревожным, проснулась Златослава немного растерянная и подавленная, но заботы быстро стёрли неприятные воспоминания от сна.

Яга пекла пироги, сладкие ватрушки и булочки. Дух от румяного печева стоял такой дивный, что даже фамильяр с интересом поглядывал на горку сладких булочек. Златка тихонько напевала себе под нос и, почти пританцовывая, бегала между столом и печкой, порой заглядывая в спальню, чтобы проверить всё ещё сладко спящую Василису, которую мысленно так и продолжала звать Ивой. Девочка спала безмятежно и крепко, небольшой жар, который был у неё ещё во время обряда, теперь прошёл, лихорадочный слишком яркий румянец на щёчках тоже и, осознавая это, царевна чувствовала себя как никогда счастливой.

Уже поздно вечером, когда на кухонном столе, покрытым праздничной алой скатертью, появилось всё разнообразие Златкиной выпечки, пузатый, большой и довольно дорогой заморский кувшинчик, называемый странным словом – чайник с травяным отваром и чашечки с душистым мёдом и вареньем, наконец-то появились Верея и Хмурич. За травяным отваром да плюшками потекла неспешная беседа.

И пусть кто угодно говорит, что нечисть не ест человеческой еды, всё равно собравшиеся знали, что это не так. Леший с удовольствием поглощал пироги с капустой, запивая всё брусничным морсом, специально приготовленным для него Ёжкой. Верейка, широко улыбаясь, отщипывала кусочки от плюшек и макала их в тёмный гречишный мёд. Даже Ренька получил свою долю, большую румяную ватрушку и добрую миску густых сливок.

Златка тоже уплетала своё печево за обе щёки, смеялась над шутками Хмурича, слушала рассказы русалки и ехидные комментарии кота. Царевна и сама не заметила, как принялась рассказывать о своей учёбе, об отцовском тереме, старших братьях. Она даже поведала историю своего неудавшегося замужества и вполне удавшегося побега. Верея сочувствовала ей, а леший помянул крепким словцом Ивана-царевича, да так ладно его при этом охарактеризовал, что Златослава рассмеялась в голос, почувствовав, как уходит обида и злость, как растворяется боль, а душу наполняет спокойствие. Это было так непередаваемо чудесно, что хотелось обнять весь мир. Обнять весь мир не получилось, а вот всхлипывающую, расчувствовавшуюся русалку и хмурившего брови лешего вполне, даже Терентий, проникшись моментом, запрыгнул к своей хозяйке на колени и заурчал. В тот момент Злата поняла, что у неё появилась ещё одна семья, немного странная, но на этот раз своя. У неё была одна семья, оставшаяся в царском тереме Белояжска: отец, мама, братья, невестки и племянники. Теперь появилась вторая семья: маленькая дочка, фамильяр в качестве усатой няньки, леший и русалка в роли то ли добрых тётушек-дядюшек, то ли братьев-сестёр.

За время дружеских посиделок Василиса несколько раз просыпалась, требуя еды и внимания, и, в конце концов, перекочевала из колыбельки в большую берестяную корзину, которую Злата поставила на лавку подле себя. Эту саму корзину не так давно сплёл Хмурич и, вручая её Бабе Яге, пояснил, что на руках ребёнка не натаскаешься, а так уложил дитятко в корзинку, укрыл одеяльцем и пошёл, и ребёнку уютно и тебе удобно.

Вот так малышка и посапывала тихонечко в своей корзинке под приглядом всей дружной компании. Иногда она просыпалась, и ещё даже не успев должным образом возмутиться, тут же получала тёплое молоко и, довольно причмокивая, сосала рожок, придерживаемый кем-то из взрослых.

Глядя на умилительное крошечное личико с курносым носиком и насупленными бровками, Ёжке было страшно представить, что этого маленького чуда у неё могло и не быть. Осознав это, Златка попыталась прогнать дурные мысли, но они то и дело возвращались. Думы о том, что бы случилось, не будь Верейки в нужны час, поднимали из глубин души девушки тёмную тяжёлую ненависть. Царевна Златослава, нравом пошла в мать, никогда не отличавшуюся злобой и мстительностью. Баба Яга Златка решила, что в некоторых ситуациях мстительность и злоба просто необходимы. Она дала самой себе зарок, во чтобы то ни стало разыскать того, кто посягнул на жизнь Василисы и сделать так, что бы тот очень сильно пожалел о содеянном.

–Верея, скажи, а ты того человека узнала бы? – в затишье между разговором спросила Яга.

–Не уверена, – нахмурившись проговорила русалка, сразу догадавшись о ком идёт речь.

–Хмурич, а ты смог бы выяснить, кто тот человек, что…, – на этом месте Злата запнулась, но тут же продолжила сквозь зубы, – бросил Иву в реку?

–Могу спросить у водяного и лешего, который по ту сторону болта живёт, – задумчиво выдал тот и погодя добавил. – Ещё зверьё лесное поспрашивать можно, вдруг кто заметил. Хотя, близко от человеческого жилья. Слишком близко. Крупный зверь не подойдёт, а от мелких толку мало, их глазами смотреть неудобно. Ну, может кто-то из птиц чего углядел. Поспрашиваю у них и расскажу.

–Спасибо! – тихо поблагодарила Яга и с каким-то злорадством заявила. – А я, пожалуй, в Старые Сколки наведаюсь. Пройдусь, поспрашиваю, вдруг какая девка недавно на сносях была…

–Злат, ты действительно хочешь знать? – осторожно спросил её Терентий, первый раз видевший в глазах своей подопечной холодную расчётливую злобу.

–Хочу, – хмуро подтвердила она и вдруг делано беззаботно проговорила. – Должна же я спасибо за дочь сказать…

–Злата…, – попытался образумить её кот, но не успел.

–А давайте я ещё трав заварю! – снова беззаботно улыбаясь, предложила царевна и, подхватив чайник, направилась к печи.

Возвращаться к разговору о настоящих родителях Василисы и о том человеке от чьей руки она чуть не погибла, никто более не желал. Сперва повисло какое-то неловкое молчание, почти сразу же нарушенное Терентием. Фамильяр живо припомнил детские хулиганства Златославы и выдал, как на духу, по чьей вине пропадали спицы и пяльцы у её нянюшек, и куда они на самом деле девались. Царевна краснела и делано возмущалась «подлости хвостатого предателя», а мысленно благодарила мудрого и догадливого фамильяра за то, что так ловко перевёл разговор в мирное русло.

Реня же громко вещал о Златкиных проказах, то и дело прикладываясь к своей миске со сливками и, казалось бы, вообще не обращал на Ягу внимания, но это, конечно же, было не так. Ёжка то и дело ловила на себе насмешливый прищур зелёных кошачьих глаз, в которых читалось немое согласие с принятым ею решением. Терентий действительно был согласен и к тому же прекрасно понимал, что с намеченного пути царевна уже не свернёт и лучшее, что он может для неё сделать – это поддержать. Ведь приняв на себя заботу о малышке, Баба Яга сумела полюбить её той любовью, которая присуща настоящей матери и теперь за свою дочь она готова была, и убить, и умереть. «Ну, до этого уж точно не дойдёт!» – мысленно усмехнулся фамильяр и снова мокнул розовый язычок в сливки.