Кита Хамада - Покорённый дух

Фина появилась в коридоре так же быстро, как и скрылась в комнате. В руках – книга, страниц на пятьсот. Слегка потрёпанная временем обложка, но такая… уютная? Лукас не мог понять, почему именно это слово пришло ему в голову. Роман, кажется, был полностью пропитан эмоциями и чувствами владелицы, так что их не терпелось скорее почувствовать, потрогать самому.

– Прошу, – чёрная обложка и белые абстрактные рисунки. Минималистично, сдержанно, завораживающе. Почему всё, связанное с Финой, завораживает?

– Благодарю вас, мисс Донамси, – Лукас взял «Покорённый дух» и бережно провел пальцами по обложке. Матовая, очень приятная на ощупь и – он был полностью уверен – интересная.

Фина перемялась с ноги на ногу, снимая с себя пальто; оно заняло своё привычное место на крючке для одежды, рядом с черным зонтиком.

– Может, чай или кофе?

– Нет-нет, не стоит, – он отвечал спокойно. – Ты выглядишь неважно, лучше отдохни сейчас; у меня нет ни малейшего желания доставлять тебе неудобства и утомлять своим присутствием. Поспи, хорошо?

Она действительно выглядит настолько плохо, что даже Лукас решил посоветовать лечь спать?

– Всё в порядке, честно…

– Ничего не желаю слышать! – немного повысив тон отчеканил Лукас. – Я позвоню вечером, чтобы проверить, спала ты или нет.

Пальцы потерли переносицу, пока мысли собирались воедино и возмущение утихало. В ответ на слова – короткий кивок. Но и этого было более, чем достаточно. Брюнет положил ладонь на ручку двери и осторожно нажал, открывая замок. Его взгляда было достаточно, чтобы понять всё, что он хотел сказать. Последовал такой же кивок, украшенный цветущей и милой улыбкой; отпустив ручку, парень взял ладонь своей новой знакомой и нежно, как во время второй встречи, поцеловал тыльную сторону. Рука мягко выскользнула из пальцев, и джентльмен исчез на лестничной площадке за закрывшейся дверью.

Покой растворился в омуте ночных мыслей и чувств. Оставшись где-то в далёких, никем не изведанных закромах памяти, откуда, порой, появляются тусклые мысли, что оседают в сознании и постепенно обретают силу. Наполняются ею, а после, мягко и не давя – а может, обрушаясь тяжким грузом, – приходят среди ночи, садятся рядом и показывают прекрасные, ни с чем не сравнимые сны о том, что так яро жаждешь, о том, по чему роняешь тёплые слёзы на свои же ладони и о том, что точно не скажешь. Не сейчас.

И не сейчас они такие прекрасные.

Пульсирующая боль в висках и жжение по всему телу заставили проснуться. За окном, да и во всей квартире, было темно. Видимо, проспала до самой ночи. Фина кричала беззвучно, или же просто не слышала собственного крика, хваталась за шею и сердце, пока на щеках чётко ощущались метки, будто выжженные клеймом. Ни с чем не сравнимая, ломающая все кости в теле боль. И до ужаса знакомая.

Глава 4

Три дня. Три бессонных дня. Три дня без общения, свежего воздуха, солнечного света. Кажется, мир жил где-то за стенами квартиры, но не в ней. Здесь всё медленно и мучительно погибало без возможности найти выход. Или же выход просто не устраивал, как это обычно бывает. Вспоминался совет: если не можешь решить, что делать, – брось монетку. Если вариант не понравился, значит, ты уже всё решил.

Только в моменты, когда сознание проваливалось в недолгую дремоту, наступал покой. Часы отсчитывали ровно две с половиной минуты, а затем накатывал сокрушительными волнами панический, животный страх. Страх не проснуться от боли, страх задохнуться от воздуха в комнате. Фантомная боль на щеках и шее чувствовалась так отчётливо, что будто прямо сейчас к частям тела прикладывают раскалённый металл. Пульсирует, жжется. Тело бросало в дрожь, знобило, а по венам будто текла лава.

Четвёртый день без сна и пищи был точно такой же, как третий, только число сменилось. За окном всё также ездили машины, ходили люди. Казалось бы, всё в порядке, можно вернуться к прежней жизни. Сердце до сих пор подскакивало от слишком громкого, по сравнению с абсолютной тишиной, звука. Рано.

Она знала, что это, но откуда именно взялось – нет. Подобное было всего несколько раз, и последний, кажется, около двух столетий назад.

Экипаж ехал по мощеной, широкой улице, пока пасмурное небо нависало над столицей Франции. Подковы с лязгом бились о камни, лошади пыхтели от долгого пути из Фонтенбло, карета немного тряслась. Странно было видеть экипаж в центре Парижа, однако Фина прониклась к нему любовью и ни при каких обстоятельствах не желала менять.

Единственное, что она запомнила в тот день, – молния. Она ударила прямо над каретой, разрезая небо яркой и кривой линией, будто ножом со всей силы полоснули по телу, оставив рваную рану. А после этого… Боль. Та самая ужасающая боль, от которой все мышцы сводило судорогой и кости будто ломались, как если бы на девушку упала целая стена.

Стало холодно: вся карета изнутри покрылась толстой ледяной коркой, которая не оставляла ни единого чистого уголка. Сила, столь огромная и заключенная в хрупком теле, вырывалась на свободу при малейшей потере контроля. Летняя Франция рисковала остаться в ледяных оковах, если Фина сейчас же что-нибудь не придумает.

– Останови экипаж! – рявкнула она и, как только карета остановилась, вывалилась на дорогу.

Она стояла на четвереньках, жадно хватала ртом воздух, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. Мужчина, сидевший на козлах, побледнел, будто мертвец, и не смел даже пошевелиться, чтобы не разгневать её.

Сколько его здесь не было? Сорок лет? Пятьдесят? Фина успела отвыкнуть, ее сущность забыла то, что могло вызвать такой приступ при новом контакте спустя длительное время. Не было сомнений – он здесь, в пределах ее досягаемости.

Девушка, опираясь на колени, медленно поднялась на ноги и откашлялась. В горле будто ком запекшейся крови застрял и сейчас с трудом проходил вниз, в желудок. Не самое приятное чувство. Голова кружилась, в ушах стоял звон тысячи колоколов, и в мыслях бушевал хаос из десятков и сотен незнакомых слов на всех языках мира. Казалось, что в небольшой мозг пытались поместить как можно больше информации, даже не взирая на то, что больше было некуда.

– Кажется, матушка будет расстроена, узнав, что ты ослушалась меня, – по телу пробежала волна мурашек от голоса за спиной, а после – темнота.

От воспоминаний тело бросило в холод, а по спине пробежали мурашки. Скрипя зубами, Фина медленно поднялась с кровати и подошла к зеркалу у окна. Всё ныло, было таким слабым, что, кажется, она скоро свалится на пол от недостатка энергии. Всклоченные волосы постоянно падали на глаза, так что небрежными движениями приходилось их убирать.

Девушка смотрела на себя. Идеально ровное, бледное лицо, как у мраморной статуи где-нибудь в Лувре. Она не видела себя все три дня, а оказывается, выглядела так, будто пролежала в реанимации без движения всё это время. Щеки были в порядке, и это уже прекрасно. Да и в целом Фина выглядела как обычно, но слишком измотанно, вяло, бессильно. Взгляд потух окончательно, под глазами залегли тёмные тени.