Сергей Конюхов - Система ценностей

– Ну вот, мама, я же говорил, что Филипп не будет есть икру. Он еще слишком мал для этого. Да разве может черная икра понравиться двухлетнему ребенку? Неинтересного серого цвета, соленая. Пахнет рыбьим жиром.

– А я думаю, не поэтому. Просто в этот раз она действительно слишком соленая и немного задохнулась в банке, пока ее везли. Вот Филечке и не понравилось.

– Мама! Сейчас же лето, поэтому ее и просаливают посильнее, чтобы она не пропала от жары. Да и курьер в этот раз вез ее на два дня дольше, чем обычно. Говорит, что все пути были перекрыты кордонами, милицией. Пришлось ехать кружным путем, через Саратов.

– Ты ему веришь?

– Не очень. Не знаю. Обстановка действительно с каждым разом становится все хуже и хуже. Рыбнадзор, пограничники, таможенники, милиция обложили все вокруг. Очень трудно доехать до Москвы, не встретившись с этой братией. А сейчас еще и закон специальный приняли.

– Да. И в наше время было непросто, но тогда хотя бы качество было настоящее. Тетя Инна, хоть ты и не любишь ее, всегда приносила икру нам домой. Она тогда работала в центральном «Детском мире» на площади Дзержинского, в секции школьной формы. А школьная форма всегда нужна. И продавщицы из сорокового гастронома тоже были обыкновенными мамами и бабушками. А уж в сороковом гастрономе черная икра в те времена была всегда, это уже можете мне не рассказывать. Там тогда такие люди отоваривались! Не чета нынешним. Так вот эти любящие мамы и бабушки из сорокового гастронома приносили в отдел тети Инны черную икру и разные деликатесы. А тетя Инна отпускала им и школьную форму, и другие тогда дефицитные школьные товары, и всем было хорошо. Но та икра была настоящая! Вкусная и полезная. И дети ее, между прочим, ели с удовольствием.

– Мама. Не надо говорить ерунду. Эта икра ничуть не хуже той. Просто задохнулась немного. А так вполне нормальное качество. И икру в детстве я никогда не любил.

– Но ты же ел ее, когда был маленький! Я часто давала ее тебе, потому что это очень полезно для детей. Чтобы мальчик вырос здоровым и сильным.

– Я помню, как ты впихивала в меня эту икру. Ужас! Я чуть не плакал, когда вы заставляли меня ее есть. Позже – да, она стала мне нравиться. Но тогда мне было уже лет пятнадцать.

– Ты сейчас так специально говоришь, чтобы меня позлить. Я же помню, как ты тогда тянулся ручками ко мне, к тете Инне… Ладно. Съешь еще бутерброд, пока Филечка спит. Давай я тебе намажу.

– Давай.

Постепенно глаза 657-го привыкли к солнечному свету. Сквозь соленую пелену он уже мог различать голубое небо над своей головой и белые облака, беззаботно убегающие куда-то вдаль. Он все еще сидел на верхушке шара и держался за горлышко разбитой бутылки. Правда, сейчас, при солнечном свете, он увидел, что шары вокруг него не черные, а скорее темно-серые, и выглядят они не так грозно и неприступно, как казалось ему совсем недавно. Воздух вокруг него был прозрачный и чистый. И он даже и не дышал сейчас этим воздухом, а вкушал эту окружающую его субстанцию, как вкушают редкое и драгоценное лакомство.

Неожиданно откуда-то сбоку от него возникло широкое, острое, серебристое огромное лезвие. Яркие солнечные лучи разбивались о его кромку и отражались от этой отполированной плоскости, наполняя все вокруг холодным зловещим сиянием.

Очень быстро это лезвие приблизилось к 657-му и разрезало его тело, не встретив на своем пути ни малейшего сопротивления. Он так и не успел ни испугаться, ни почувствовать боли. Просто его голова, руки и туловище оказались наверху, на гребне этого холодного и бесчувственного инструмента, а ноги остались внизу, в серой маслянистой бездне, которая осталась далеко позади, где-то в прошлом. Потом большой темно-красный овал раскрылся над его головой. Теплый гнилостный запах наполнил все пространство вокруг 657-го, и горячая тьма поглотила его навеки.

Эту историю я услышал и записал в одном загородном клубе, где ваш покорный слуга отдыхал прошедшим летом. Впрочем, я оказался там почти случайно, и обстоятельства, сопутствующие этому, я опускаю за ненадобностью.

Это маленькое приключение происходило на открытой веранде ресторана, расположенного на берегу пруда. Я зашел туда, чтобы полюбоваться удивительно красивым июньским закатом, случившимся в этот вечер.

О! Как очаровательны! Как сказочно тихи и доверительны бывают вечера в Подмосковье! Когда диск солнца уже скрылся за горизонтом, и только его последние лучи слегка золотят седеющий небосвод. Небо, кажется, и не собирается темнеть, и лишь самые смелые звезды едва проступают на его бархатной поверхности.

Полумрак окутывает землю. Ветви деревьев, листва и трава – все вокруг замирает. И даже воздух, хрустально-прозрачный в этот час, неподвижен и вязок, как будто боится спугнуть эту робкую тишину случайным порывом ветра. Вода в пруду становится неподвижной и гладкой, превращаясь в зеркало, для того чтобы бледная луна, взошедшая над землей, могла полюбоваться своим трепетным отражением.

Я уселся за столик и попросил официанта, возникшего из вечерней темноты словно привидение, принести кружку пива. Я говорил шепотом, так как слишком трогательным и волнительным был этот час уходящего заката.

Поначалу я и не заметил, что за соседним столиком сидели два незнакомца и о чем-то тихо разговаривали. Точнее, говорил один из них, а второй почти все время молчал и лишь изредка задавал вопросы.

Лиц я их так и не разглядел за все время, проведенное на веранде. Тот, что слушал, сидел ко мне спиной. Это был мужчина преклонного возраста с благородной осанкой. А второй, совсем еще молодой человек, рассказывал свою историю. Он располагался вполоборота, и я мог изредка любоваться его профилем на фоне все более темнеющего неба. На столе перед ними стояли два бокала с вином.

Говорил он не слишком громко, и я не смог бы услышать и запомнить всю историю целиком, со всеми подробностями. Но у меня с собой был айфон (куда сейчас без него), которым я и воспользовался, чтобы записать этот увлекательный рассказ. Именно так мне удалось записать те части рассказа, когда говоривший переходил на шепот, которые я не смог бы разобрать без этого технического приспособления.

Предварительно скажу еще вот что. Все это длилось более двух часов. Конечно же, записать всю беседу целиком я не смог, так как иногда рассказчик говорил так тихо, что даже современная чудо-техника оказалась бессильна. В итоге при расшифровке записи мне пришлось самому дописывать эту историю, чтобы не нарушить общую линию повествования и придать этому рассказу некоторые литературные достоинства.