Бессон Айра - Полина, иди на свет. [Следуйте за героем]

Да и так хорошо, так привольно ей жилось дома, что совсем не хотелось поднимать острые темы. Мама и папа обхаживали ее, как королеву. Никто не будил по утрам, кормили самыми вкусными деликатесами, какие только можно было достать в Мирном. Они много гуляли с папой и фотографировались, пекли с мамой пироги и вечерами смотрели телевизор, от которого Полина совсем отвыкла в Москве.

Но как ни заняты были ее будни приятными домашними радостями, мыслями она часто возвращалась к Департаменту эмпатии. Иногда в животе холодной глыбой вырастало чувство бессилия. Вот они сидят с родителями на кухне, пьют чай и смотрят телек. Она точно знает, что сейчас все является тем, чем оно кажется. Никаких загадок, ничего скрытого. Ее мама и папа – понятные и простые. И где-то здесь, в этой же реальности, но параллельно, существует мир, где определяющими являются положительные качества человека, и только они решают все. Мир, где очень важно быть хорошим. А насколько она, Полина, хороший человек? Насколько она способна сопереживать людям вообще? Да, Илья разглядел в ней что-то, что также заметили Андрей и эта Ольга. Но вдруг они ошибаются? Поля никогда не считала себя какой-то исключительно доброй. Да и к тому же, это все какой-то бред. Бред. Бред.

Хотя апрель давно вступил в свои права, весна еще не пришла в Мирный. Было слякотно, серый грязный снег лежал на улицах. Ее беззаботный отпуск близился к концу, и, хотя Поля еще была с ними рядом, на родителей уже наваливалось грузное ощущение приближающейся разлуки. Это сделало вечера еще более теплыми и уютными, еще нежнее и дольше стали объятия.

Накануне возвращения в Москву она по давно заведенной традиции пошла прогуляться одна, чтобы попрощаться с дорогими сердцу местами. Вот рядами стоят дома на сваях, вбитых в вечную мерзлоту, вот ее любимый большой книжный магазин, площадь, на которой когда-то стоял бюст Ленина, в народе именуемый «чупа-чупс»… Она и не заметила, как ноги привели ее в родную школу. Здесь было спокойно и хорошо, она помнила расположение всех классов. Прозвенел звонок, и дети неудержимым потоком хлынули в коридоры, их энергичное возбуждение напомнило ей о собственных юношеских годах. Она закончила школу девять лет назад – внезапно пришло ей в голову. Училась она всегда отлично, старалась не огорчать учителей и родителей, поэтому в старших классах ее не особенно звали в компании. Ее «тусовка» преимущественно складывалась из тех, с кем она занималась в музыкальной школе. Поэтому в обычной общеобразовательной она скучала, пока в восьмом классе не появилась Женька. Любимица учителей и одноклассников, она сразу стала неформальным лидером, с которым все хотели общаться, а Женя почему-то выбрала Полю. Они обожали друг друга целых три года, пока Женькины родители не решили переехать в Штаты. Первое время подруги переписывались, рассказывая о самых важных переживаниях (жизнь у Женьки в Америке, конечно, била ключом), но потом все как-то само собой завершилось. Да и Полины школьные годы подошли к концу.

Полина задумчиво блуждала по коридорам, погруженная в воспоминания. Вдруг ее окликнули. Любовь Владимировна – ее любимая учительница русского и литературы – спешила к ней навстречу. Поля помнила ее бойкой женщиной с горящими глазами, привившей ей страсть к чтению. Поэтому незнакомый тусклый взгляд и поникшие плечи заставили Полино сердце сжаться еще до того, как они заговорили.

Любовь Владимировна сразу же начала делиться своими учительскими переживаниями. «Дети сегодня совершенно ни к чему не стремятся, им неинтересно читать, они привыкли к быстрой и разжеванной информации, их невозможно приучить думать самостоятельно» – пожилая учительница даже как будто уменьшилась в размерах, пока рассказывала о своей беде. Они говорили около получаса, сидя в старом, почти не изменившемся за десять лет классе по литературе, с портретами Толстого, Пушкина и Гоголя, цветами на подоконнике, деревянными скрипучими половицами.

Поле горько было видеть, как не поспевают за современным миром старые потрепанные книги из школьной библиотеки, Пушкин, Гоголь и ее любимая учительница. Она накрыла своей рукой ладонь Любови Владимировны и сказала, стараясь вложить максимум поддержки в свои слова: «Я правда не думаю, что современные дети совсем пропащие и безнадежно погрязшие в технологиях. Ну вспомните, в моем классе сколько было тех, кто запойно читал? Тоже ведь не больше трех, – Поля заглянула учительнице в глаза, надеясь подбодрить ее, – но вы всегда умели достучаться, показать, что человеческая природа и в 19 веке, и сегодня одна и та же. Люди по сути не меняются. Я вам так благодарна за те часы, что вы стучались к нам в души. Только сейчас и понимаешь, каких сил вам это стоило».

Глаза Любови Владимировны наполнились слезами.

– Поля, ты даже не представляешь, как важно мне было услышать это. Спасибо, что зашла.

Прозвенел звонок, и в класс потянулись дети. Они шумно рассаживались за парты и доставали тетради. Полина поднялась, пора было прощаться. Они вышли в коридор и обнялись. Поля ненавидела расставания, но сейчас ей было легко уходить – она наконец увидела знакомый блеск в глазах Любови Владимировны.

Она поторопилась домой, где ее как всегда ждал традиционный бой с мамой перед отъездом. Никак не желая верить в то, что Полина не испытывает нужды, мама под предлогом помощи в сборах подкладывала ей в чемодан и сумки провизию. Поля же старалась незаметно выкладывать все это, за что получала небольшие нагоняи. И этим вечером они всей семьей разбирали и заново собирали ее чемодан.

Прощание с родителями, как обычно, было тяжелым. Папа крепился и старался шутить, мама тихонько утирала слезы и просила выбираться к ним почаще. А у Поли на сердце становилось так свинцово тяжело, что она даже плакать не могла.

В самолете по пути в Москву она собирала свои мысли. Вот ее жизнь – двадцать пять лет сумбура и попыток ужиться с собой. И наконец что-то большое, решение, которое необходимо принять, дверь, которую надо открыть. Ведь ее ни обойти, ни отодвинуть. Можно вечно колебаться и сомневаться. А можно сделать шаг и отворить ее. Дверь в настоящую жизнь.

Но Полина почему-то медлила. Незаметно наступил май. Все в Москве цвело и благоухало на беду аллергикам, было тепло и сухо. Поля гуляла и не могла нагуляться по аллеям и скверам города, хотелось бродить и теряться, и находить себя. Ей казалось, что она привязана к Москве веревками, что ее ноги связаны с этими улицами, площадями и переулками, что ей не уйти, не сбежать. Она брала книгу и уходила в парк, дышать полной грудью и читать, читать, читать. Но голубые холодные глаза всплывали над строчками и не давали ей покоя. Они ждали.