Савик Трофимофф - По дорогам сна…

Момент, и мальчуган цепкой грязной рукой хватает хлеб и бежит прочь от машины. Все в панике, кто-то крикнул: «Держи вора!», кто-то побежал вслед, но юноша, увязая в грязи и спотыкаясь о камни, скрылся за серым углом каменного дома; словом, был таков.

* * *

Дороги в парке размыты: тут, здесь, там – везде грязь, лужи. Они настолько огромны, что порой мечтаешь о более удачных средствах передвижения. Ещё и холодная грязь, которая так и стремится попасть на твои башмаки. Промокают ноги. Говорят, что где-то на рынке продают специальный крем для осенних ботинок и, если отполировать свою обувь этой массой, она (обувь) станет неприступной для любой лужи. Говорят… Но надо идти, искать, к тому же нет денег…

Полный букет листьев, иду к дому. Навстречу бежит собака, низенькая, лохматая, с очень добрым человечьим взглядом. Жаль, что не разбираюсь в породе. Вообще, собак боюсь с детства, помню, однажды довелось испытать на собственной спине собачью хватку, тогда жутко перепугался, потом наложил на собак табу. Однако эта очень даже добрая, на вид ласковая. Люблю ласковых, ласки так не хватает в нашем мире, где порой иные люди хуже всяких собак. Останавливаюсь, хочу погладить. Всё моё удовольствие нарушает хриплый мужской голос: «Дик, ко мне, Дик». Собачонка быстро повернула голову и побежала прочь, прощально виляя хвостом.

Тоже обернулся. За моей спиной, около столба стоял, по-видимому, хозяин столь лохматого создания. Юноша, одетый в тёмную поношенную куртку, на которой расходилась молния, в синих драповых брюках тоже не первой свежести. На ногах разглядел стоптанные напрочь ботинки, которые, наверное, жуть как промокают; на голове – тряпичную кепку, явно иностранного происхождения (об этом свидетельствовала непонятная надпись, выведенная полупрелыми жёлтыми нитками).

Вообще, нехорошо одетые люди меня, прямо сказать, отталкивают. Я сам бываю иногда плохо одет, и меня это очень раздражает. Таких людей стараюсь избегать. Впрочем, одежда – это самый последний критерий в оценке людей, к тому же этого парня я знал. Казалось, совсем недавно учились в одной школе, с разницей класса в два (уже и не помню). Ах, добрая советская школа, тогда мы даже и не подозревали о том, что нас ждёт за её стенами, под крышей детства всё виделось совсем иначе, не было того страха перед будущим, неизвестным и туманным будущим, которое сейчас так близко. Тогда я не боялся за завтрашний день, я ложился спать, зная, что завтра будет всё так же, так же хорошо, так же ясно. Теперь я не знаю ничего, не знаю, что будет не то что бы завтра, а даже в ближайший час. И, наверное, не я один испытывал такие чувства…

– Лёша, здравствуй, – проскочило само по себе. В ответ парень кивнул головой.

– Ну, как она… жизнь-то? – снова спросил я.

– Нормально.

– Собака твоя?

– Моя.

– Как звать, Дик?

– Дик.

– Странное имя.

Разговор был неприятен, казалось, для обоих, и я решил скорее отправиться восвояси. Попрощавшись, пошёл к дому. Хотелось поскорей вымыть руки, уж слишком они пострадали после рукопожатия с Лёшей. Снова дома, чашка горячего чая, и всё в норме. Хорошее настроение, уют, тепло, дом, слегка постаревшие родители, что ещё нужно, казалось бы, для настоящего счастья. Вдруг – странная мысль, подумал об Алёше. Помню, ещё в школе кто-то говорил, что у него нет ни родителей, ни дома, ни уюта. Воспитание дала бабушка. Наверное, сейчас он у неё, так же как и я, сидит в тёплом кресле, пьёт чай и смотрит по телевизору очередной сериал.

Тогда я не знал об истории, которая случилась у почты два дня назад, не знал и того, что Лёшина бабушка уже два года как умерла. Учёба заброшена, на работу не берут, а бабушкино наследство прибрала к рукам какая-то страховая компания. И сейчас, когда я смотрю фильм, он в окружении своего лохматого друга бродит по парку, ища приют, ночлег.

Смеркается, на землю опускается лёгкий туман, и осенняя прохлада окутывает всё вокруг. Солнце уже давно зашло за горизонт, оставляя за собой багровую полосу заката, которая потихоньку растворяется в бесконечном чернеющем небе. Совсем скоро на нём появятся звёзды, засверкает луна, и настоящая ночь вступит в свои права. Она пройдёт мимо каждого кустика, мимо каждого дерева и дохнёт на них своей одинокой осенней прохладой. И весь мир, все звёзды будут пред тобой, всё золото мира будет под ногами. Словно весь мир у твоих ног… скучный и ненужный.

* * *

ОН шёл медленно, бесшумно, твёрдо ступая на грязную, размытую дождями дорогу. Рассвет шёл за ним. На своей спине ОН нёс огромный деревянный крест, до того холма оставалось немного…

Обезумевшие от страха люди смотрели вслед конвою. Все, все они стояли с открытыми ртами, все думали, что близки к истине, но та их истина была обречена.

Вели осуждённого, днём раньше был суд, и не судья вынес вердикт этому бедняге, приговор огласил народ: распять. Теперь дело оставалось за малым. Кто-то, по-видимому, знавший «преступника», выбежал из толпы и кинулся на конвой. Солдаты были готовы и к такому ходу событий, слишком многие знали обречённого лично. Кто-то с яростью крикнул: «Люди, что же ВЫ делаете?!». ОН обернулся, вмиг смолкла толпа, конвой остановился. «Оставь их, ибо не ведают, что творят», – вылетело из ЕГО уст и свободной птицей разнеслось по толпе. Это были ЕГО последние слова. ОН, про кого ещё совсем недавно говорил весь Иерусалим, остался беззащитен перед этой участью. Многие считали ЕГО шарлатаном, многие не присягнули на веру отцу ЕГО, иным нужны были доказательства ЕГО правоты. Они так и не поняли, что чудеса творил не ОН, чудеса творила вера в НЕГО, полная вера во спасение. Именно такие люди были уверены в том, что смерть ЕГО не произойдёт, ибо ОН всемогущ; и они кричали: «Распни его! Распни…!»

Крест установили на высоком холме, позже этот холм будет знать весь мир, этот холм будет внутри у каждого из нас… ЕГО положили на крест, солдат вбил гвозди в ноги и руки ЕГО. ОН был распят. Люди долго не уходили с холма, иные кричали, как бы насмехаясь над НИМ: «Сойди с креста, и уверуем, что ТЫ истинно сын божий». Но ОН не сделал этого, ОН не хотел, чтобы вера была привита чудом, ОН не хотел лишать людей свободы. Именно поэтому во время искушений ОН не обратил камни в хлеба, дабы не повести народ за собой насильно. Именно поэтому ОН и должен был умереть. Умереть, приняв крест на себя. Умереть, дабы воскреснуть, явиться к тем людям, которые верили в НЕГО, подтвердить, что вера их истинна… И ОН воскрес. ОН пришёл в мир людей вновь, чтобы остерегать и направлять их, но никак не управлять ими. ОН пришёл и уже навсегда.

* * *

На огромных часах пробило двенадцать. Ах, двенадцать…! Уже никого нет в парке, он пуст и тёмен. Когда-то, совсем недавно, здесь горели фонари, ныне они горят лишь в богатых районах и крупных городах… Холодает. Всё меньше и меньше появляется людей, многие уже спят, иные быстро, не оглядываясь, проходят через парк, идя в свои скромные жилища, даже стаи голодных псов мечутся по улицам в поисках ночлега. Беззаботен лишь один – Дик. Он уже привык к частым ночам под открытым небом. Привык к ним и Алёша, который уже, наверное, и забыл, как выглядит тёплая мягкая постель, забыл, как выглядят добрые, ждущие его люди. В существовании последних он очень даже сомневался.