Вадим Богданов - Книга Небытия

Большуга вздохнул.

– Рабби говорит… Эх… И старики проходу не дают – тоже бухтят, что грешно это все. И что с иноверцами якшаюсь…

– А ты пошли своих стариков подальше. Вон Гозаль, тоже я слышал из ваших – иудей. А кровь любит! И в банде у него кого только нет: и христиане, и мусульмане, и всякие другие. А богатств сколько он добывает!

– Тоже нашел иудея! Да он не обрезанный ни разу! Пришел лет двадцать назад откуда-то из пустыни от кочевников-язычников, мальчонкой совсем. Мать его они из каравана выкрали. Принес амулет фамильный. Приняли его в семью, а он необузданный, дикий, злой как черт. Деда зарезал, прихватил кубышку с деньгами и ходу. Сколько лет о нем слуху не было, а тут появился, да с бандой. А что людей они бьют это точно. Никто столько крови не льет. Даже храмовники.

– Я знаю, кто больше крови льет, – Шакшик наклонился к Большуге и прошипел страшным шепотом. – Хашишины!

– Ты что! Ты что! – Большуга отпрянул. – Вот точно ты Трепло-болаболка, вино тебе язык развязало. Мусульман, а пьешь как монах… Ты о них даже не думай. – Большуга покосился на Непонятного. Тот сидел в той же позе спиной к ним, только, казалось, чуть раскачивался. – Они сквозь стены слышат. И Старец…

– А чего бояться! Мы для них кто? Никто! Зачем им нас убивать? О Старце весь базар втихаря болтает и ничего. Мы им без надобности – они больших людей убивают.

– Да! Отец мне рассказывал, как убили графа Боэмунда. Прямо среди бела дня в толпе у ворот Антиохии!

– Точно. Хашишины любят убивать на людях. Так страшнее. Они убили князя в Тире, и в Триполи кого-то… О, они и мусульман не жалеют – сколько эмиров зарезали! И в Дамаске, и в Химсе… Даже на Саллах-ад-Дина покушались. Говорят, он спит в железной башне без окон и дверей и никого к себе не пускает. Потому что хашишином может оказаться кто угодно: и друг, и верный слуга, и даже родной сын. Во как!

– И никуда от них не скрыться, везде найдут и распорют брюхо. Везде, по всему свету. Везде! Э?..

Непонятный, на которого никто не смотрел, вдруг встал, с грохотом отодвинув лежак. Шагнул к Большуге, схватил его за ворот, перекрутив так, что сдавило горло, притянул к себе. Огромный Большуга неловко пригнулся, захрипел, уцепился вдруг ослабевшими пальцами за Непонятного. Непонятный выдохнул ему в лицо.

– Я никого не убивал в Бохтане… Никого… Ни курдов, ни внучку… маленькую – никого… Запомни, старик, – Непонятный отшвырнул Большугу и, пошатываясь, вышел из каморы.

Большуга и Шакшик молча уставились друг на друга.

– Он… он что, много выпил? – Большуга потер горло.

– Ни капли, – Шакшик поднял с пола кувшин. – Полный.

Вдруг Шакшик насторожился, потянул ноздрями.

– Банут!..

– А?.. Чего говоришь?

– Ничего, – Шакшик отстранено глянул на Большугу. – Ничего…

Вышел следом за Непонятным.

На улице было покойно и тихо. Только звезды дрожали в вышине и чуть слышно звенели. Или это верещали цикады?

Непонятный нетвердо стоял в углу внутреннего двора, руками упершись в стену. Шакшик подошел сзади, бесшумно.

– В твоей голове бродит банут-гашиш. Ты непонятен… Источник восхода ниспослал султана Дня на сто восемьдесят делений запада, и было это на ас-Сурейя. Скажи во имя Шейха Горы, когда Сияние настигнет султана Ночи?

– Что? – Непонятный повернулся к Шакшику. – Не понимаю…

Шакшик вздрогнул, на какое-то мгновение на лице его появился испуг… коротко размахнувшись, Шакшик ударил Непонятного кинжалом в живот – снизу вверх.

Клинок скользнул по животу, рассекая одежду. Недоумение. Непонятный откинулся назад, левой рукой пытаясь блокировать кинжал. В правой уже был стилет. Непонятный ударил из неудобного положения, промахнулся. Кинжал Шакшика резанул наотмашь, тоже очень неловко, зацепил открытую шею, скатился бессильно по груди. Непонятный оступился, хотел сдать назад – помешала стена. Ткнул наобум. Выбросил левую руку навстречу стремительному отблеску. Когда ладонь обожгло, инстинктивно сжал пальцы, вывернулся. Как больно! Ушел с линии атаки влево, вдоль стены, так, чтобы противнику не с руки было ударить. Ударил сам… Попал?

Темная фигура перед ним развернулась, косо метнулась к забору. Метнуть стилет? Нет, лучше не рисковать.

Непонятный сделал шаг к дому и понял, что не дойдет. Из шеи текло, в голове мутилось, левая рука ослепительно болела. Хотел потрогать шею, поднял левую руку. В руке был кинжал. С усилием разжал стиснутые на лезвии пальцы. Тупо посмотрел на разрезанную ладонь. Почти хладнокровно отметил – до кости… Непонятный пошел.

Вот во двор выходит окно. К нему почти близко. Туда можно крикнуть. Упал прямо перед окном. Встал на колени. За окном разговаривают. Это Большуга и Зулка.

– …сношение успокаивает тело и полезно при язвах.

– Не буду я с тобой сношаться, Большуга, нет у меня язв.

– Зулейма, да я нет… я просто поласкать тебя хочу.

– А его зачем вытащил?

– Я им поласкать тебя хочу.

Крикнуть… Горло свело, и во рту этот до омерзения знакомый, металлический привкус…

– Боль… ш… – Непонятного повело, повело… он оперся о стену… Дальше все.

Зулка не дала Большуге. Он вышел во двор и заметил у стены Непонятного. Прикоснулся – почувствовал мертвый холод. Наклонился, послушал – Непонятный дышал. Большуга разодрал окровавленную хламиду, под тканью блеснул металл – кольчуга.

– Большуга… Большуга, позови хозяина, – Непонятный очнулся в каморе на своей лежанке. С болью глотнул воды. Шея и левая рука были перевязаны. – Позови Каркадана.

Большуга отставил кувшинчик с утиным носиком, вышел.

– О, господин мой, о драгоценный гость мой, да поднимет тебя Аллах! О, позор дому моему, стенам его и крыше, и женской половине! О, как я не уследил за бесценным моим гостем! О, я осел, сын синей обезьяны, брат свиньи и овцы, и козы, и недостойный я человек! Скажи хоть слово, о господин моего разума и кишок! – Каркадан припадал на колени и ударялся лбом о край лежака.

– Если ты заткнешься, я скажу тебе слово, Носорог. И боюсь, оно не понравится ни разуму твоему, ни кишкам… Слушай меня.

Каркадан замер тревожно, не отрывая глаз от белого лица Непонятного.

– Твой слуга, Шакшик – кто он?

– Шакшик?.. Так это он тебя так? О, я несчастный, о горе мне! О!.. Он просто босяк, господин, каких много. Он водил караваны, был стражником, я давно его знаю, два года он служит мне. За что он тебя, господин?

– Он упомянул Шейха.

– Какого шейха, господин?

– Такого… Шейха!

– О-о-о! – Каркадан округлил глаза. – О-о-о! – Потом посмотрел на Большугу, словно, ища поддержки, тот непонимающе переступил с ноги на ногу.

– Больше я ничего не понял. Я был… я был тогда немного не в себе. Понимаешь?

Каркадан кивнул.

– Что же теперь делать, господин?