Максим Форост - Расцветая подо льдом

Цветик ни разу не видел повешенных. А что, это и в правду смешно? Говорят, они пляшут и дрыгают ногами. Увидеть бы…

Их дом теперь третий в слободе, если считать от просеки. Цвет соскочил на землю, едва возок остановился. На соседней улице шла стройка. Мужики впятером взволакивали на стену тяжеленную балку, а внизу стояла ватажка ребят, а среди них Златовидка.

– Слышь, мелкие, отошли бы! Зашибу, так до смерти греха не изжить, – рявкнули сверху.

Златик, глядя мужику в глаза, как стоял на одном месте, так ни на шаг и не сдвинулся.

– Ну и мальцы пошли, – буркнул мужик, сдавшись. – Ни взгляда, ни окрика не боятся.

Пацаны и впрямь пошли бешеные. Ни угрозы, ни брань в грош не ставят. Ещё и сами обложат. Старики побаиваются их и стороной обходят места, где ребятня собирается.

Златка, сохраняя достоинство, отошёл в сторону. Подмигнул Цветику, как свидетелю его победы.

– Эй, привет, придурки! – сзади раздался хрипатый голос с признаками вечного насморка. Цветославка и Злат медленно обернулись. Там стоял Путьша Кривонос и весь светился от удовольствия.

– Это ты – придурок, а я – Златовид Кучкович, – внятно объяснил Златик.

– Гм-м… Да это я так… просто… Злат, – замямлил Путьша.

Злат нарочно держал Путьшу при себе. В руководстве ребячьей ватажкой он у Златика вроде правой руки. Путьша тупо соображает, но зато жесток в расправах. Теперь что-то трепыхалось под Путьшиной курткой. Цветик не удивился бы, если это была полузадушенная крыса, приготовленная, чтоб бросить в лицо ему, Цветославу.

Путьша как раз завозился с курткой, и Цвет отпрянул, готовый заслониться руками, но под курткой оказалась не крыса, а скрученная проволокой чёрная птица.

– Что это? – Цветик от неожиданности вытянул шею. – Чёрный грач?

– Во какой! – радовался Путьша. – В силок словил! Гляжу – трепыхается. А их там налетело! Я за лесом на лугу ставлю, на зерно ловлю.

– Дай-ка сюда, – Цвет протянул руки.

– Чего тебе! Мой! Из моих рук смотри!

Цветик отобрал птицу. Грач задыхался, проволочная петля перетянула ему лапы и крылья. Он, казалось, почти не дышал. Только полузакрытое птичье веко подрагивало. Цветослав попытался оттянуть проволоку, но она остро вонзилась в тело птицы и затянулась ещё туже. Грач умирал.

– Он же домой вернулся. Он летел долго. А ты его так, проволокой, – Цветка всё же не заплакал от жалости. Сдержался.

– Ты ещё поцелуй, поцелуй его! – заржал Путьша. – Грачиный папа! Сам как грач, чёрный! Грачиный папа!

– Кривонос, – обозвал его Цветка.

Грача без разговоров забрал Златовид. Придерживая ему голову, Злат вынул из-под рубахи складной нож и выпустил лезвие.

– Ты зачем это, Злат? – Цветик чуял недоброе.

– Он же мучается? – бросил Злат через плечо. – А знаешь, как от удушья долго умирают? Мне ратники говорили. Там джинны пленных в землю закапывали, чтоб задыхались подольше.

Острие укололо грачиное горло.

– Дай я, дай я! – завертелся Кривонос. – Златик, ну, пожалуйста, дай я!

Злат великодушно отдал ему нож и полумёртвую птицу. Торопясь и сопя, Путьша зарезал грача, распоров его от самого горла до хвоста.

– Зверюга ты, – выговорил Цветослав.

– Он бы всё равно сдох, – заверил Путьша. – А ты – Грач, Грач! Иди, давай! Вон твоя Снежка явилась. Поцелуйся с ней!

Цветик невольно глянул, куда ему показали. Снежка и правда ему нравилась, хоть этого он стеснялся. Он уже трижды отнимал у Снежки пряники и дважды пугал её лягушками. Наблюдать за её испугом доставляло некоторое удовольствие – смесь неумелой жалости и неловкого сочувствия. А ещё трогательно хотелось понять, чем же эти девочки так отличаются – помимо длинных волос и передничков.

На стройке появился Ладис, а Снежка, младшая его сестрёнка, вертелась рядом. К Ладису как раз приблизилась посадская тройка – бывший братский писарь Гоес, староста общины Млад да опричник Ратко. Ладис напрягся и цыкнул на сестрёнку, отогнал её, чтобы не мешала. Цветослав поёжился. Вдруг померещилось, будто всё, что он видит, а с ним уже было – то ли во сне, то ли наяву. К нему, а не к Ладису будто бы шла посадская тройка с приговором о выселении. Странная эта мысль зависла в воздухе, и померещилось, что Цветка сам на себя со стороны смотрит. Так порой во сне бывает…

Старый опричник Ратко брезгливо взглянул на Цветку, а тот судорожно сжал в руках отнятого у Путьши мёртвого грача, ему и мёртвую птицу жаль было бросить на улице. Старик сморщился, сжал кулаки и, наступая на Ладиса, заорал на него прямо посреди стройки:

– Общину рушишь! Тех, кто тебя выкормил, кусаешь! Основы подрываешь!

На скулах у Ладиса медленно натянулась кожа, а руки его напряглись до посиневших вен.

– Сказать, старик, когда я основы подрывал? – со свистом он выдохнул. – Когда под стены Садов Ирема подкопы рыл! Рыл, да завалило меня, а когда выбрался, – он, сдерживаясь, перевёл дух, – то такие, как ты, меня полуживого допрашивали, не в плен ли сдался и как это вышло, что живым вернулся.

– Да твой полк распускать нельзя было! – взвился старый Ратко. – В острогах вас держать – от честных-то людей подальше! Бунт затеяли!

– Бунт, говоришь? Я, пока при смерти лежал, клялся: коли выживу, так всех вас, кто меня за Степь послал, до смерти порешу. Вот это был бы бунт! – выкрикнул Ладис, так что Снежка испугалась и отпрянула. – Нила, доброго старца, поблагодарите, что я встретил его, а он мысли во мне переменил.

– Отщепенец, выродок, мерзавец! – зашёлся вояка Ратко. – Ты – сукин сын и сам щенок! – развоевавшийся старик размахнулся и раскрытой сухой своей ладонью ударил Ладиса в лицо.

Не в челюсть, не по щеке, а именно что в лицо: по губам, по глазам, по носу. Ладис покачнулся, переступил, но на хромой ноге устоял. Снежка тоненько вскрикнула, Цветик в порыве метнулся к ней, позабыв, что держит в руках мёртвую птицу. А Снежка, увидав её, закричала, истошно зайдясь в плаче и отмахиваясь:

– Ой, это грач, мёртвый грач! Не надо, мамочка! Грач!

Цветославка растерялся, ошарашено понял, что все вдруг накинулись на него: Ратко шипит и с ненавистью грозит кулаками, Гоес, растопырив руки, ловит его, Ладис замахивается, Златовид предательски тычет в него пальцем, Путьша хохочет. На один миг мерещится, что он, Цветка, и есть эта скручённая птица.

Порывисто он оборачивается и видит Снежку, испуганную, в слезах. Она глядит на него и будто бы заранее знает то плохое, чем всё закончится. Цветик от неё шарахается и взглядом упирается в обреченные, смирившиеся с будущей болью глаза ратника Ладиса.

«Что вы хотите от меня?! – пытается кричать Цветослав. – Что вы смотрите?! Огнич! Огнич, где ты? Помоги мне!»

– Огнич! – Грач просыпается, а в глазах ещё мерещатся те взгляды – ждущие, требующие, укоряющие… Где он сейчас – в доме матери или у Власты? Ах, да. Он – изгой, он на своих выселках.