Максим Форост - Расцветая подо льдом

– Не упыряка, а лобаст. Это лобасты с когтями.

– По мне один хрен.

– Ну и что, – не унимался Ярец. – Ну и что, ведь он безвредный. А мальчишка?

Зверёныш загарцевал на коне. Что ему ответить? Кто-то сбегал на тот берег, нашарил у мальчишки кошелёк. Когда принесли, Зверёныш, не глядя, сунул его под седло. Серебра у них было уже предостаточно.

Дальше поехали тихо. Без игр, без хохмы и веселья. Кривые изгородки, жалкие входы, неглубокие мотыжные распашки одна за другой плыли мимо. Воздух, обернувшись ветром, пошевелил желтоватые волосы. Зверёныш оскалился:

– С каждым разом всё гаже и гаже, – решил он.

Двое на него оглянулись: Путьша недоуменно, а Ярец внимательно. Это были последние слова, когда Зверёныш был откровенен со своей ватажкой. Впереди открывалась жизнь, полная свободы, неподвластности и, кажется, ненужности. И она, эта жизнь, ему, семнадцатилетнему, очень не нравилась.

– Наймусь! – кричал посадский парень в овчинной шапке. – Конюхом, пастухом, в ночное! – парень размахивал открепительной грамотой от посадской общины.

На дворе коновала – гул голосов, то тут, то там вырывались куски разговоров:

– Соседушка, как в давешний год, ладно? Твой жеребчик к моим кобылкам, а мой – к твоим, договоримся?

– Два косяка, хорошо будет… Ладно уж.

Лето близилось странное, нелепое, но упускать его и лишаться приплода никто не хотел. Коновалов двор и слободская площадь за ним заполнились народом. Коневоды, несмотря на снег, приготовляли к летней поре табуны.

– Венцизслав! Венциз! – коневоды, оглядываясь, звали именитого конновладельца.

Венциз появился, да не один, а с двумя приказчиками.

– Пустил бы к себе на новый луг косяк, всего восемь голов…

– Мой луг – моя цена, – Венциз был молод, но важен, он уже подсчитал выгоду. – В неделю выпаса четверть золотника с лошади.

– Два золотника за один только-то выпас? Каждую неделю? – оторопели коневоды.

Венцизслав был спокоен. Приказчики записывали имена в книжках.

Какой-то слобожанин в вышитой рубашке подскочил к ним:

– От Изяслава есть приказные? От лешака старого. Пришёл хоть кто, нет?

На зов появился конновладелец, уже не молодой, с окладистой бородой и с животом, вылезшим из-за пояса. Слобожанин, увидав, в миг переменил голос:

– Ох, Изяс, Изяславлюшка, мне бы жеребчика твоего, производителя. Допустил бы, сердешный, кобылок моих расхолостить.

Изяс нахмурился, покрутил бородой и отомстил за «старого лешака»:

– Я за одну садку золотник беру. А коли у других дешевле, то к другим и иди, а мои кони ценные. Породистые!

Венцизслав тихо взял его за кушак, потянул:

– Изяс, – окликнул, – ты о жеребцах-то со мною договаривался, – напомнил.

Изяс обернулся, сложил руки на животе.

– А с тебя, мил человек, вот, именно с тебя возьму по пяти золотых. Не обессудь!

– Да как же это? – даже Венциз оторопел. – С других – по одному?

– А у тебя, мил человек, свои кобылки ценные, породистые. С моими жеребцами сведёшь – какой же приплод получится? Э-э, я себе убытков не желаю. Захотел мне на рынке соперником стать – плати.

– Ну, ты и леша-ак! – протянул Венциз.

– Лешак! Лешак! – закричали слободские. – Ворюга!

– Нечего лаяться, – Изяс нахмурился и уступил-таки: – Ладно. Давай по четыре и три четверти.

Венциз, досадуя и крепясь, качнул головой, конновладельцы пожали руки.

– Ра-атники едут! – ни с того ни с сего заполошно закричал посадский парень с открепительной грамотой.

Слобожане сперва ничего не поняли. Завертели головами, умолкая. Увидели. Со стороны речки Смородины в слободу въезжала цепочка грязных вооруженных людей в драных плащах. За плечами у них расчехлённые луки, у бёдер – открытые колчаны со стрелами. Первый всадник держал снятый с головы шлем луковичной формы, у него – светлые, изжёлта-золотистые волосы. Кое-кто с трудом, но вспомнил такие, другие узнали Грача, изгоя с хутора – он сидел за спиной у всадника. Недоумение сменилось настороженностью, а настороженность – проблеском тревоги.

– Здорово, плоскогорцы! – басок у Златовида ладен и хорошо поставлен.

Никто не отозвался. Те, у кого память сработала быстрей, постарались затолкать дочерей за спины. Златовид озирался, дожидаясь ответа.

– Сколько лет я здесь не был! – крепкий голос Златовида как будто смешался с тоном балаганного зазывалы или шута. – Вернулся посмотреть, не забыли ли? – шутовская игра мешалась в голосе с чем-то жёстким.

Снова молчание. Грачу с крупа лошади было видно, как самые дальние начали рассасываться с площади по своим дворам и переулкам. Злат прошипел себе под нос:

– Лешачье семя… Я вам напомню.

Он тронул повод, и лошадь тихо прогарцевала по площади, оттирая собравшихся крупом и стременами. Злат высматривал кого-то знакомого.

– О! Я смотрю, кто такая – молодая-красивая? Тётя Власта!

– Ну, здравствуй, Златовид, – Власта сжала губы. Она помнила и пацана Златовида, и прежнюю их ватажку, да вооружённых чужих ратников никто с ним как-то не ожидал.

Златовид прищурился, чуть подогнал лошадь.

– Венцизсла-а-ав! – увидал он знатного коневода. – Ты – Венциз, да? Не обознался? Заматерел! – похвалил он с непонятными нотками. – Важный стал. А мы, почитай, погодки с тобой…

Венциз был старше лет на десять, но все промолчали. Венциз, глядя снизу вверх, сощурился, и взгляд всадника выдержал. Златовидов конь, проходя перед людьми как по цепочке, уже сделал полный круг по площади. Злат вглядывался в лица плоскогорцев. Лица были встревоженные, неприветливые.

– Увидимся, коневоды!

Златовид свистнул и помчался по главной улице. Всадники с гиком потекли за ним следом. На скаку Злат выхватил саблю и стеганул по попавшемуся плетню, разрубая его сверху донизу. Но тотчас вскинул вверх руку, запрещая дружинничкам делать что-то подобное. На конце слободы близ просеки он приостановился. Конь под ним заплясал.

– Где, ты говорил, твои выселки? – голос его дрожал, как от возбуждения.

– На том конце, – Грач показал, – за Навьим лесом.

– Это наш лес, – неожиданно отрезал Злат. – Последняя навия издохла здесь полвека назад, – он дал коню шпоры и с улюлюканьем понёсся по просеке. – И-и-эх, сколько лет, сколько зим, родное Плоскогорье!

Всадники полетели за ним. Снег взвился стеной из-под шести десятков копыт, а запорошивший просеку наст повис туманно-белым облаком и укрыл цветущие берёзы.

За лесом у хуторского плетня всадники сдержали коней и спешились. Златовид поверх изгороди разглядывал хутор.

– Так… Образчик плоскогорского хозяйства?

Грач так и не понял. Кажется, Злат похвалил его хутор. Грач, придерживая ворота, пропустил всадников с лошадьми на двор. Злат продолжал оглядывать сруб и пристройки.