Валерий Орловский - Ружья и голод. Книга первая. Храмовник

Ответом была гробовая тишина.

«Его боятся, и есть за что».

– Что там написано? – спросил Касий.

– Не могу сказать, – ответил Превосходительство.

– Почему именно сегодня? – Иона буквально подскакивал на месте.

– На нем есть имя, – отрезал Его Святейшество. – Остальное понятно и так.

Совет был недоволен. До Белфарда и остальных доносились обрывки фраз и шепот преподобных.

– Без сомнения, это почерк Лиллит…

– Что это значит?..

– Почему он три века молчал, а теперь спокойно об этом заявляет. Кто как не мы достойны были знать об этом…

– Это позор. Он выставил нас незнающими вчерашний день глупцами!..

Превосходительство стоял в стороне, сложив руки на груди. Его взгляд все также внушал необъяснимую тревогу. Конечно же, он прекрасно слышал не самые лестные слова в свой адрес, но не подавал абсолютно никакого вида. Он производил впечатление человека, которому совершенно безразлично то, что происходит в паре метров от него.

Белфард ерзал на месте. Ему это не нравилось. Его мутило, и он не понимал, почему все еще находится здесь, а на скачет куда-нибудь на Золотце убивать еретиков во славу Матери. Моран не отрывал от него своих глаз. В них читалось удивление, страх и неприязнь. Все явно шло не по тому сценарию, который он представлял себе еще утром.

«Причем здесь треклятые Пророчества Матери и я? Я родился, как мне сказали, намного позже ее смерти и едва ли она представляла меня одним из своих пылающих мечей Очищения. Я читал другие ее Пророчества – в них одни намеки, недомолвки и ничего конкретного».

Действительно, за время своей жизни Матерь записала множество Пророчеств. Она предсказала свою смерть и смерть Дитя, восхождение Голодного Волка на трон язычников, Ночь Адового Пламени, в котором погибли миллионы жителей Холли-Сити, и много другого, что и по сей день пытаются расшифровать члены Храмового Совета.

– Здесь написано два слова – имя Матери… и еще одно, – наконец произнес Серафим.

Все члены Совета разом устремили взгляд на Белфарда.

«Что за дерьмо? Этого не может быть. Должно быть это какая-то шутка или очередная гадость, подстроенная Мораном».

Среди всех, кто находился в тот день в Зале Выбора, спокойствие сохраняли лишь двое – Его Святейшество и капеллан Калавий.

Несмотря на то, что на дворе стоял полдень, окна в комнате были плотно завешены красными драповыми шторами. Дождь почти закончился, и было слышно, как об деревянные карнизы с глухим звуком ударяются редкие капли.

Источником света в комнате служило пламя свечей, в изобилии расположенных в настенных канделябрах, и огонь камина.

«Он сумасшедший – зажигать камин в августе», – подумал Белфард, входя в обитель Превосходительства. В его голове еще стояли возмущенные вопли Серафима, когда Его Святейшество под руку выводил его из Зала Выбора.

Покои Его Святейшества были заставлены различной мебелью разного калибра – стеклянными журнальными столиками, металлическими этажерками, деревянными и пластиковыми тумбами, пуфами и прочей утварью.

«Похоже в свободное время, отдыхая от своих превосходительских дел, он вешает на дверь своей комнаты табличку «Магазин Господина Его Святейшества и Партнеры – все от готовальни до спального ложа. При предъявлении купона действуют скидка».

Боковую стену слева полностью занимал огромных размеров книжный шкаф, набитый всевозможными томами, свитками и фолиантами. Белфард заметил в этой коллекции парочку вполне себе запрещенных Храмовым Советом книг.

Обитель была больше кельи Белфарда примерно в пять раз. Все вокруг было завалено пергаментом, старыми газетами и дневниками. Ни одна поверхность мебели не была свободна, равно как и поверхность серого мраморного пола, так, что груды всей этой бумаги образовывали лабиринт – тропы для Превосходительства и его гостей в этом беспорядочном хаосе. Белфард ожидал здесь увидеть пустые блюда из-под пирожных и куриных окороков, но никак не груды литературных трудов и древние письмена.

Следом за Белфардом в комнату вошли Калавий и Превосходительство. Не смотря на всю свою грузность, на лице Его Святейшества не было и намека на испарину или одышку, несмотря на то, что они спустились на четыре лестничных пролета вниз. В который раз это удивило Белфарда.

Превосходительство указал на большой письменный стол из ольхи с косолапыми медными ножками. Все трое пробирались сквозь тонны различной макулатуры.

– Прошу, Белфард, присаживайся, – жестом пригласил Его Святейшество.

Белфард опустился в широкий стул с узкой мягкой спинкой. Только сейчас он заметил, что все еще вертит в руках рогатую корону, которую он не вернул одному из учителей, поскольку наречение в храмовники так и не состоялось. Она внезапно показалась ему очень знакомой. Белфард быстро бросил ее на стол, будто она была способна обжечь его руки.

– Ты голоден? Может быть воды? Или чего покрепче? – участливо обратился Превосходительство к Белфарду

– Что происходит и почему я здесь? – выпалил он в ответ.

– Всему свое время, мой господин, – остудил его пыл глава Ордена. – Всему свое время.

Калавий продолжал стоять, держась одной рукой за спинку стула, на котором сидел Белфард. Словно тот не хотел, чтобы Белфард смог сбежать. Он уловил переглядывания капеллана и Превосходительства, которые они пытались скрыть.

«Что эти двое задумали? Меня напрягает соседство с огнем и этими двоими. Как бы они не закинули мое тушку, как полено, в камин, если им не понравятся мои ответы на вопросы, которые обязательно последуют. Неужели Моран все-таки успел сделать какую-то гадость, из-за которой я сейчас здесь».

– Скажи мне, Белфард, что ты помнишь до того, как появился в этом замке? – начал Превосходительство.

– Ничего. Абсолютно, – честно ответил тот. – Меня нашел патруль преториев около восточного дозора, в одной одежде и без каких-либо документов.

– Ты помнишь этот момент? – с интересом спросил Превосходительство.

– Нет, об этом мне рассказали братья, – уверенно ответил Белфард. – Мое первое воспоминание здесь это лицо дока Хобла. Он определил, что я здоров, не имею мутаций, и что я обладатель гена бессмертия.

– Разумеется, – едва слышно произнес Его Святейшество.

– Что?

– Ничего. Продолжай.

– Продолжать особо нечего, – признался Белфард. – Меня переодели, подстригли, выдали одежду и отдали под опеку капеллана Калавия, которые первые два года меня иначе как дебилом не называл.

Превосходительство одарил Белфарда своим пронзительным взглядом.

– Дерзить ни к чему, здесь сейчас все твои друзья, – его голос тем не менее отдавал угрозой. – Видишь вон ту стопку бумаг слева? Это доносы на тебя, половина из которых вышли из-под пера твоего друга Морана, с которым ты имел честь сегодня проходить обряд Посвящения.