Алиша Шати - Милый друг. Жемчужина озера Небеса Зуни

Ребёнок волчицы и человека, конечно же, останется полукровкой, но волки предполагали, что сильный волчий ген от матери должен будет когда-нибудь взять верх в его природе. Никто не мог точно сказать, когда это произойдёт, но жизнь среди непосвященных, пока ребенок не научился контролировать свои способности, могла оказаться для него ловушкой. Поэтому для малыша готовили защиту. А точнее – защитника. «Вот бы Небеса Зуни послали нам еще одно такое же дитя, волка-полукровку, но, к сожалению, его нет». – произнёс как-то в задумчивости Великий индейский вождь Уоникия, всматриваясь в горное озеро, которое среди племён имело название Небеса Зуни.

«Его нет и не может быть в волчьей стае, – рассуждали между собой два брата, молодые индейцы Эней и Кохэна, – но он может оказаться среди людей.» Они переглянулись, уловив мысли друг друга.

По счастливой ли случайности, стечению жизненных обстоятельств или мысли Великого вождя Уоникии всё же услышали Небеса Зуни, но спустя положенный срок два молодых волка-оборотня, патрулировавшие территории резерваций, почуяли внутриутробные токи сына Берты, в точности подходящего по возрасту малышу Наини. За ним они и отправились, точно распознав его местоположение с утёса Язык великана.

Уставшая после родов Берта отдыхала, лёжа в палатке на подстилке из мягкого пледа и елового лапника, новорожденный мальчик спал у её груди. Йохан всю ночь поддерживавший огонь и температуру воды в котле, задремал у костра. Волки приготовили план, как отвлечь родителей, чтобы забрать ребёнка, но он не понадобился. Ничем не нарушаемая утренняя тишина лишь способствовала тому, чтобы всё произошло наилучшим образом. Волки неслышно пробрались внутрь, ступая мягкими подушечками своих лап по мшистой почве. Палатка была открыта. Не теряя ни мгновения, они схватили новорожденного мальчика и его спящую мать, и молниеносно умчались с ними прочь.

– Что со мной? Где я? – Берта очнулась в хижине, которая по всему виду напоминала усовершенствованное традиционное индейское типи. Стены, пол и потолок в ней были сделаны из дерева, посреди комнаты располагался очаг, на стенах висели шкуры животных, вероятно, для тепла, над входной дверью располагалась еще одна «дверь» из лёгкой ткани, которую, по всей видимости, использовали как единственную в жаркое время года. Во всю её длину, от пола до потолка было вышито изображение огромного волка, глаза его оттуда смотрели прямо на Берту, почему-то обнаружившую себя в той части комнаты, что располагалась позади очага, или алтаря, в священной части дома, куда, согласно традиции индейского народа, входить дозволялось лишь мужчине-хозяину дома.

Берта вся горела. От сильного жара её потрясывало, всё тело била дрожь. Молодая женщина стёрла стекавший по лицу пот детской пелёнкой, оказавшейся под рукой. Мысль о прошлой ночи заждавшимся гостем ворвалась в её сознание. Берта вспомнила об утре и о сыне, которого она только что родила… «Ну, конечно! Ведь я теперь стала матерью! – мысль за мыслью, кажется, лихорадочно носились по всему пространству комнаты, где находилась Берта, то возобновляя её память, то образуя секундные пустоты, во время которых молодая женщина, словно проваливалась в небытие, в неизвестность, в бездну… А та за эти мгновения успевала напугать Берту одним лишь своим появлением, потому что в ней не было воспоминаний и вообще ничего не было. – У меня есть ребёнок… – Берта слабо повернула голову в поисках сына. – Где мой сын? Где он?» – она попыталась произнести это вслух, но из груди её вырвался лишь слабый стон.

К её удивлению, этот звук услышали, и внутрь хижины вошёл молодой мужчина, неся на руках новорожденного сына Берты. Вздох облегчения сотряс её тело, и на лице показалось подобие улыбки. Мужчина аккуратно положил малыша подле Берты и сам присел рядом. Он дотронулся ладонью до её лба, убрал влажное полотенце, от которого уже мог бы идти пар, и положил новое – уличной температуры. Затем он взял её правую руку и посмотрел на запястье. Прижавшись к нему губами, мужчина слизнул вытекающую оттуда жидкость, а после еще некоторое время дышал туда ртом, как если бы хотел, делясь своим тёплым дыханием отогреть замерзшие на морозе руки девушки.

Берта, в полусне, почувствовала, как по венам её побежало тепло, словно ей ввели лекарство. Она приоткрыла глаза и глянула на руку. Вокруг правого запястья краснело нечто, и это нечто, на первый взгляд, было похоже на рану. Впрочем, Берта не сразу разобрала, что это могло бы быть. Укус? Ожог? Шрам? Тату? По виду это напоминало рисунок в виде клыков, он сплошь окаймлял её запястье, наподобие надетого на руку амулета.

Увидев его, Берта вскрикнула от неожиданности, тут же зашевелился и захныкал её малыш. Молодой индеец придвинул его ближе к матери, поднёс палец к губам, слегка кивнул головой, демонстрируя титаническое спокойствие и давая Берте понять, что ей не о чем волноваться, а теперь нужно вести себя тихо.

– Меня зовут Эней. Ты и твой сын в безопасности. Отдохни пока. У тебя сильный жар, обращение еще не завершено. Ты поправишься. Твой сын обернётся, потому что пьет твоё молоко. Всё будет хорошо. Я приду проведать вас позже. – индеец говорил очень тихо, так тихо, что вряд ли его могла услышать пробегавшая мимо мышь, но Берта слышала его очень хорошо, так хорошо, будто звук, срывавшийся с его уст, не встречая никаких препятствий, тотчас касался её слуховых рецепторов. Это снова удивило и немного испугало Берту. Индеец понял это по округлившимся глазам девушки, но сейчас он не мог ей всего объяснить, это могло повредить её здоровью и самому обращению, поэтому он снова прижал палец к губам и вышел из комнаты.

Когда Эней оставил Берту одну с малышом, в её сознании снова понеслись мысли со скоростью не меньшей скорости света. Из-за послеродовой слабости, которую впрочем Берта уже не ощущала, как послеродовое недомогание, она была уверена – с ней произошло что-то еще, из-за чего она и её маленький сын и оказались здесь – а также из-за сильнейшего волнения, которое она теперь испытывала при мысли о Йохане, который, конечно же, должен уже был прочесать весь лес в поисках жены и ребенка, Берта впадала в забытье. Мысли её путались и скакали, точно козочки, с камушка на камушек, с бугорка на бугорок. Она следила и следила за ними, пока на какую-нибудь из козочек не набрасывался из засады огромный волк и не разрывал её в клочья. Берте чудилось, что это тот волк, что смотрел своими огромными глазищами с рисунка на тканевой двери прямо в её глаза. И казалось, что кровь в жилах кипит и рвётся наружу, и почему-то хотелось спасти этих козочек, которые всё прыгали и прыгали, совершенно не подозревая, что за ними наблюдает огромный, нарисованный на тканевой шторе, волк.

Читать дальше