Михаил Вербицкий - Сотрудник инквизиции. Осатанелый город

– Вот оно! – Радовалось руководство. – Что значит человек старой закалки. Опыт не пропьешь.

Юрген отхлебнул чего-то из кожаной фляги, явно не воды, и сказал:

– Ну, бывайте! Я пошел.

Резидент пролез в щель, между мирами и растворился в знойном мареве.

– Слава Иисусу Христу! – Поздоровался Крайний Ганс с пришельцем, подозрительно разглядывая его.

– Слава отцу небесному. – Ответил подозрительный тип и небрежно перекрестился. – Говори навозник, что это за хутор?

– Это Шенерорт. И не хутор, а – деревня.

– Деревня говоришь?! Не видал ты деревень, охламон. Ну, ладно, раз деревня, значит, благородному человеку место найдется.

Незнакомец прищурился, наметил направление движения и, не сказав ни прощай, ни до свиданья тронулся в сторону дома Вальтера сына Клауса Плешивого, который содержал, что-то наподобие трактира в своем доме.

Через некоторое время, перед трактиром образовалась стихийная сельская сходка. Каждому, вновь подошедшему, становилось известно, что незнакомец скушал три миски похлебки и полкраюхи хлеба. Пива он пить не стал из-за своей учености, а потребовал вина.

Наконец, после долгого обсуждения, шестеро шеффенов, Крайний Ганс был в их числе, зашли в дом. Оказавшись в пропахшей кислым пивом комнате, вошедшие головных уборов не сняли, но немного пригнулись к полу, выражая этим свое почтение, но в то же время, как бы вопрошая: «Кто вы такой будете, позвольте узнать?»

Вперед выступил официальный глава местных судебных заседателей – староста, Клаус Брюхатый. Он откашлялся и сказал:

– Позвольте господин, не знаю, как вас величать, поинтересоваться, кто вы будете и с какой целью, к нам прибыли?

Незнакомец, сабля которого стояла прислоненная к лавке, недовольно изогнул бровь. Староста поспешно добавил:

– Я Клаус, майер славного имперского рыцаря фон Виллова. Нам шефеннам придется, потом держать ответ, перед ним.

– Что, ваш фон Виллов, теперь – суверенный государь, или его обошли, в Штральзунде? – Поинтересовался прохожий, не торопясь представляться.

– Не-а! Как можно?! Такой славный рыцарь, милостивый господин! – Зашумели шеффены. – Получил все привилегии, как полагается.

– Ну, доложите ему, что его земли посетил, Юрген Войтеховский, шляхтич.

Шеффены загудели, кивая головами.

– А, ну – цыц! Соизволил посетить, скажете, бакалавр искусств, Войтеховский, по пути из Вероны в Данциг. А может и не в Данциг.

Бакалавр задумчиво потер нос, цвет которого, подтверждал его слава о принадлежности к ученому сословию.

– Скажете – в Мюнхен. Доберусь да Мюнхена, там будет видно – на восток, или на запад.

Шеффены одобрительно закивали головами.

– Видно, что вы человек бывалый, много повидавший. – Многозначительно сказал староста.

– А, как же.

– Если господин позволит нам присесть и примет наше угощение, может, мы узнаем какие новости.

– Садитесь, ибо, как человек обладающий интеллектом, придерживаюсь широких взглядов.

Лица крестьян вытянулись, а бакалавр продолжил:

– Потому, как говорил святой Фома Аквинский: «Интеллект, есть наивысшая чувственная способность». А, после хорошей чары вина, я чувствую склонность к разговору и философским рассуждениям.

Хотя никто ничего не опять не понял, но от упоминания имени святого лица шеффенов просветлели. Некоторые перекрестились, а Арнольд Лысый, с громким шипением выпустил утробные газы.

Разгоняя руками смрадное облако, крестьяне стали рассаживаться по лавкам. Служанка Вальтера, нацепившая, ради торжественного случая, белый чепец и передник стала разносить гостям пиво.

Юргену, который сидел за единственным в комнате столом, она подала выпивку последнему. Ставя кувшин с вином перед гостем, она так изогнулась, что груди чуть не вывалились из лифа на стол. При этом ее зад оттопырился настолько высоко, что по рядам зрителей пошел одобрительный гул.

Дождавшись пока гость выпьет, старшина начал разговор.

– Может что известно об инквизиторе? Назначил его архиепископ или нет?

– Его преосвященство, кардинал Гуидобальд фон Тун, архиепископ Зальцбургский, еще после пасхи, назначил инквизитором, высокопреподобного брата Бонифация. А, что вам – до инквизитора? В заду свербит? Или бесы одолели?

– Нет, у нас, все, слава господу нашему, благополучно. Недорода нет. Градом ничего не побило. Скотина не дохнет и доится. Тут, извне, напасти случаются.

Когда все кончили креститься, Брюхатый, под одобрительным взглядом бакалавра продолжил:

– Был тут, у нас невесть, кто. До сих пор опомниться не можем.

– Так!

– Приходит, значит, и – к Гансу. Крестным знамением себя не осенил и сразу завел разговор.

– Подрывной разговорчик?

– Ась?!

– Подрывающий веру, разговор произошел?

– Нет, про веру ничего сказано не было. Говорит, я – гончар. Работу ищу. А руки то – белые. Мягкие, как у младенца. Ни то, что шрамов, царапины ни одной.

– Иди, ты!

– Точно, мы все видели и щупали, потом. Он, значит, спрашивает: «Где, у вас – трактир?» Стало совсем подозрительно. Чего спрашивать? Трактир, в любой деревне, без спросу, слепой найдет.

– Да очень подозрительно. – Согласился Войтеховский.

Он налил себе в кружку вина, выпил и кивнул Брюхатому: «Продолжай, дальше».

– Самое главное видел, что другим недоступно.

– Ого!

– Вот то-то и оно! Вы, говорит, не подскажите, как оно, тут, у вас. Это он к Гансу, так. Словно к благородному. Ганс, про себя, подумал, что кто, из соседей ненароком подошел. Глядь – нет никого рядом. А, этот опять: «Вы не скажите, как в трактир пройти?» Ганс крутился, крутился, по сторонам – нет никого. Скажи, Ганс?!

Крестьянин, которого Юрген встретил у входа в деревню, энергично закивал.

– Точно! Все так и было. Оборачивается, ко мне, словно я не один, а кругом еще кто-то есть. Я весь вспотел. Он как ушел, я сразу – к Клаусу.

– Собрались мы возле Вальтера. Видим – идет. Не осенил себя и сразу: «Здорово!» Мы его связали, конечно.

– Конечно.

– Послали за фогтом. А, до утра, в сарае у Клауса заперли.

– У меня! – Подал голос, заросший черной растопыренной, как веник бородой мужик.

– Поставили стражу.

– Два моих сына, всю ночь охраняли.

– Утром хватились – нет, никого. Ворота на месте, замок на месте, крыша целая, а в сарае – никого!

– Может, подкопался? – Высказал разумную идею Войтеховский.

– Во-первых, подкопа не могло быть. У Черного Клауса, сарай на подмуровке стоит. Во-вторых, он связанный был, и вещи его там лежали, до начала следствия. Ни веревок, ни вещей, ничего не осталось. Испарилось, словно.

– Мои хлопцы глаз не сомкнули. Две собачки с ними были, и Клаус Пастух своего волкодава навязал.

– Собаки не лаяли, парни не спали. Утром фогт приехал. Открываем – пусто.