Игнатий Смолянин - Камбенет

Продолжать заниматься никто не желал, все начали снимать обременительную сбрую, оживлённо обсуждая явление прекрасной Диан. Морально ослабевший Мелиден не возражал.

– Оказывается вы, дорогой господин Варсин, подтапочник. Кто бы мог подумать, – с лёгким ехидством заметил светловолосый красавец Экарт Лигер, чьё несколько женственное лицо заставляло его с особым усердием заниматься рыцарскими искусствами, дабы не возникало сомнений в мужественности. – Но ваша Диан воистину сокровище. Среди придворных дам найдётся немного таких, кто превосходил бы её в красоте, уме и обаянии. При этом ваша привязанность нисколько не задирает нос, а в умении готовить с ней точно никто не сравнится. Неужели вы и в женщинах понимаете толк? По вашему поведению совсем не скажешь. Хотя понятно: служба – одно, дом – другое.

– Да, вам можно позавидовать, – подхватил Ланигалис, – всего несколько месяцев в Камбенете, а откопали в Предместье такое совершенство. Клянусь душой, если бы не её живот и ваша репутация, я бы постарался её перекупить.

Ответил им Мелиден стихами, каковых уже знал великое множество:

– У вас было целых три года, чтобы взять её на содержание, – отрезал он в заключение, – когда она жила одинокой и нищей вдовой с ребёнком. Однако в то время никто не захотел позаботиться о ней. Только ждали, как вороны, когда она окончательно ослабеет и станет блудницей, чтобы попользоваться недорого. А вот я не стал высчитывать свою мелкую выгоду, когда поселился у её отца, поэтому владею ею по праву и, кажется, пользуюсь взаимностью. Хочешь, чтобы тебя любили, люби сам. Так что облизывайтесь на расстоянии. И к корзине нечего принюхиваться, не про вашу честь. Попробовали, и хватит.

– Вашей Диан надо было открыть пекарню, а не прясть шерсть, прячась от ухажёров. Помилуйте, от покупателей отбоя бы не было. У неё большие способности к этому делу. Удивительно, как она не растолстела, стряпухи обычно все толстые.

– Кто бы ей позволил, – ответил Мелиден. – Для этого надо состоять в цехе булочников, заплатить большой вступительный взнос, помимо средств на обзаведение.

– В Предместье с этим должно быть проще, – возразил Ланигалис, – могла бы сначала снабжать соседей.

– Что теперь говорить об этом, – снова прервал его Мелиден. – Может быть, когда-нибудь обзаведёмся булочной, если найдём деньги. А что за «чудеса» такие, о которых она толковала, и при чём тут «пион»? Вроде бы это большой цветок из тех, какие любят выращивать здешние хозяйки на участках за городом. У нас тоже есть пара кустов.

– «Чудом» называется короткое представление на подмостках перед папертью, – ответил один из оруженосцев пограмотнее других, – о необычайных деяниях святых Маэля или Искадины в помощь страждущим. Но то представление, о котором говорила ваша жена, скорее относится к «таинствам» о страстях тарлагиновых. Однако Братство Страстей из Венни исполняет его на сцене, как у нас принято исполнять только «чудеса» и «морали», а не в движущейся процессии по городу, как у нас обычно показывают «таинства».

– Крестная сила, видел я ваше «таинство» на Аусвес, как таскают телегу с картинами по улицам и на перекрёстках перед ней кривляются ряженые, пытаясь изобразить страсти господни. По-моему, грубое и неискусное зрелище для дурней. Только позорят божье имя.

– Это представляли цеха тележников и плотников, их очередь в этом году. Откуда у них взяться мастерству не в своём деле. Братство Страстей из Венни – совсем иное. Это общество гистрионов по ремеслу. Они представляют и поют так, что заглядишься и заслушаешься. Старший Сведен видел их в Венни и пригласил к нам, в первый раз. Но у нас народ скоты, мало кто поймёт столь тонкое и изысканное искусство. Им бы при дворе выступать, не перед чернью. Однако епископ их выгнал за городские стены, слишком еретически изображают Тарлагина, да снизойдёт на нас его благодать.

– А что за палата, как её, «Пион»? Впервые слышу о таком. Какое-то общество внутри ганзы? Раз его возглавляет старший Сведен? Какое он имеет отношение к тонкому искусству? Такие жлобы, кажется, умеют только грести под себя.

– Не только, – улыбнулся юный знаток культурной жизни Камбенета, гордый возможностью блеснуть осведомлённостью о тайной жизни местных аристократов духа, – Сведены теперь главнейший купеческий род Камбенета и с каждым годом всё дальше обходят остальных, деньги к деньгам. Вот Мейдену Сведену и кажется невместным быть как прочие лавочники. Мерзкая рожа, желает перевести количество в качество и показать, что он существо высшего порядка, не из третьего сословия, но из первого, наравне с лучшими из благородных. Поэт и антиквар из него, как из коровы дестриер, но деньги в наши времена упадка заставляют изображать почтение к себе:

Продекламировав с чувством старинный стих, юноша продолжил:

– В общем, недавно у нас создали Палату риторики по образцу обществ в приморских городах. Там их называют по именам цветов, и у нас назвали «Пионом». В нём объединились наши любители изящной словесности, чтобы было перед кем читать изысканные стихи под чарующие слух наигрыши и с кем ставить неплощадные драмы. У цехов свои пошлые и низменные потехи, а «Пион» для немногих образованных и возвышенных душой. Есть в нём придворные, как мой преисполненный достоинств дядя Савон оде Семь Гробниц и другие благородные и знатные господа, также высокие сердцем рыцари из соседних замков и держаний, знатоки поэзии и музыки, есть и клирики, сведущие в древней словесности, есть и вольные городские учителя. Есть и некоторые купцы, по правде говоря, тоже углубившиеся в древние и заморские языки и книги. Но таков наш грешный мир, преисполненный скверны, что над философами восседают двуногие свиньи вроде Сведена-старшего. Он обещал построить настоящие палаты для чтений, диспутов и представлений рядом со своим торговым двором. И городские деньги тоже привлекает под это – Городской Совет у него в кулаке.

– Какие, однако, дела творятся. Ходишь и не видишь, что происходит в двух шагах. Спасибо, что просветил простеца. Кстати, о духовном: что за вонь несёт на наше Предместье, стоит только задуть южному ветру? Понятно, что там бойни, и у нас самих кожевники и шерстобиты создают аромат, мы люди привычные, но такой вонищи прежде всё-таки не было. Прелым дерьмом пахнет, даже не мочой и падалью.