Александр Перерва - Чаша Гальфара. Дочь Альдерозы

Лимонад, забыв об осторожности, еще больше высунулся из-под дивана, чтобы получше разглядеть лицо женщины. Да, безусловно это была Даниловна, хотя узнать ее было довольно трудно. Она всегда казалась если не старой, то, по крайней мере, очень пожилой женщиной. Эту же назвать пожилой не повернулся бы язык; ни единой старческой морщинки на волевом, с налетом надменности лице. Его можно было назвать даже красивым, чего никогда нельзя было сказать о лице Даниловны. Но тем не менее, это был один и тот же человек.

Женщина опустилась в кресло около журнального столика и закурила длинную коричневую сигарету. Она курила, откинув назад голову и прикрыв глаза. Иногда ее лицо искажала кривая усмешка, пару раз она даже тихо рассмеялась. От этого смеха по спине Лимонада пробегал холодок, и шерсть на загривке становилась дыбом.

Так прошло несколько минут. Сигаретный дым струился в полумраке комнаты, закручиваясь в воздухе причудливыми узорами и постепенно опускаясь вниз, к самому полу. Струйка дыма заползла под диван и достигла чувствительного носа кота, вызвав у него неудержимый зуд. Лимонад прикрыл нос лапой и осторожно почесал его.

Наконец Крокодиловна посмотрела на часы, затушила в пепельнице сигарету и включила телевизор. На экране диктор зачитывал какое-то длинное объявление. Женщина теперь сидела прямо, на самом краешке кресла, устремив пристальный взгляд на телевизор. При этом она нервно постукивала пальцами по полированной поверхности столика и время от времени нетерпеливо поглядывала на циферблат часов.

Лимонад не понял, в какой момент вдруг все изменилось; он только внезапно почувствовал, что диктор с экрана говорит что-то не то. Кот моментально навострил уши, настраиваясь на голос диктора и стараясь не пропустить ни слова.

– На этом наши утренние передачи закончены, – продолжал бубнить диктор. – Просим вас не забыть выключить свои телевизионные приемники. Повторяю: всех, кроме Корги, просим немедленно выключить телевизоры, иначе – я ни за что не ручаюсь. Считаю до трех и выжигаю у всех кинескопы, кроме Корги, конечно. Корги, Корги, эй! Я уже здесь. Сосредоточься. Ты сегодня что-то слишком рассеяна.

Диктор говорил это, глядя сквозь экран телевизора прямо в лицо Даниловне.

Она в свою очередь, как завороженная, смотрела на диктора немигающим взглядом, потом вдруг встрепенулась и склонила голову в поклоне.

– О учитель, ты как всегда непредсказуем. Каждый раз ты ставишь меня в тупик, – откровенно польстила Крокодиловна.

– Ладно, перейдем к делу, – оборвал ее диктор.

Изображение исказилось, по нему пошли помехи, и вдруг экран исчез. Вместо него была черная дыра в коробке телевизора, а за ней – леденящая душу пустота. Лимонад физически ощутил ее холодное дыхание. Потом из пустоты возникла темная фигура в огненно-красном ореоле. Длинный балахон, накинутый на голову капюшон и горящие под ним желтоватым светом глаза – что-то смутно знакомое показалось Лимонаду в этом облике. Впрочем, думать об этом было некогда. Раздался низкий и грубый, совсем не дикторский голос:

– Корги, сегодня с тобой будет говорить Страж Чаши второй степени Ханнаг. Твой случай обеспокоил Стражей, о нем стало известно Верховному, и он приказал разобраться в этом досконально.

– Но я же все объясняла, Учитель, – голос Корги дрогнул, выдавая испуг.

– Если ты не виновна, тебе нечего бояться. Поговори с Ханнагом, – в голосе того, кого Даниловна называла Учителем, послышались вкрадчивые нотки.

Фигура в балахоне исчезла. Появилось объемное изображение человека, сидящего в высоком резном кресле. Ракурс изображения был таким, что казалось, будто Даниловна да и вся ее комната располагались у его ног. Одет он был в бордовый бархатный камзол, шитый золотом, и такие же штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги с отворотами. Белые кружевные манжеты и воротник оттеняли смуглую кожу рук и лица. Само лицо, обрамленное длинными белокурыми волосами, было не лишено приятности, но горящие мрачным огнем глаза, как бы пронизывающие собеседника насквозь, вызывали ощущение почти панического страха.

Корги поспешно отвела глаза, склонившись в глубоком поклоне. Ханнаг, а это, по всей видимости, был именно он, подавшись вперед, некоторое время молча смотрел на нее, потом, откинувшись на спинку кресла и закинув нога на ногу, произнес совсем не страшным, а довольно-таки приятным голосом:

– Корги, тебе было оказано высочайшее доверие: присвоено очередное звание и выдан личный виамулятор. Как же ты, Адепт второй степени, умудрилась его потерять?

– Господин, я действовала строго по инструкции. Очевидно, какая-то ошибка вкралась в расчеты ваших, то есть наших вычислителей. К тому же, осмелюсь заметить, я держу всю ситуацию под контролем, и скоро виамулятор будет у меня.

– Никакой ошибки не было и быть не могло. И если ты говоришь правду, тогда вся эта история представляется весьма странной, я бы сказал, подозрительно странной. Я должен буду провести тщательное расследование.

– Господин, Вы подозреваете чье-то вмешательство?

– Вот именно. А к кому попал грумба? Кстати, что с ним сейчас?

– Погиб. Изжарен и съеден. Его взяла одна женщина из нашего дома. Я ее хорошо знаю. Обыкновенная. Художник, рисует картинки для детских книжек. Ничем особенным не выделялась, разве что внешностью.

– Семья? – коротко бросил Ханнаг.

– Есть муж – летчик и дочка Алена десяти лет, – Корги на несколько секунд умолкла, задумавшись. – Да нет, обычная семья, для нас совсем не интересная. Если бы что, уж я бы заметила.

– Ладно, их пока оставим. Вспомни еще раз то утро во всех подробностях. Должно быть что-то необычное, какая-нибудь мелочь, на которую ты не обратила внимания.

Ханнаг вперил в Корги свой горящий взгляд; та опять отвела глаза, не в силах его выдерживать. И вдруг ее, как молнией, пронзило воспоминание: солнечный зайчик. Ну да, как она могла забыть? Точно так же ей пришлось и тогда отвести ослепленные солнечным зайчиком глаза, одновременно балансируя руками, чтобы сохранить равновесие на подтаявшей ледяной корке и не скатиться в довольно глубокую лужу. Потом несколько мгновений ушло на то, чтобы обругать убегающего мальчишку с маленьким зеркальцем в руке. А в результате – опоздание в магазин, и грумба вместе с виамулятором попадает в чужие руки.

Корги тут же выложила Ханнагу эти обстоятельства своего похода за грумбой.

– Как выглядел мальчишка? Опиши его, – тут же насторожился Ханнаг.

Но ничего вразумительного кроме того, что ему было лет десять-двенадцать, Корги вспомнить не могла.

Некоторое время Ханнаг молчал, притушив горящий взгляд и углубившись в свои мысли. Потом уже спокойным тоном он продолжал: