Сергей Жарков - Маленькие человечки. Сказочная повесть

– А что это? – перебил Димку Олежка.

– Это сменная обувь. Если забудешь, то пойдёшь домой за сменкой. А заодно схлопочешь пару за опоздание.

– А что-нибудь интересное есть?

– Да. Спортзал и турник. Знаешь, что на нем старшеклассники делают? Ни за что на свете так не сможешь. Вон Димка Дунай из шестого класса может крутить «солнышко» без страховок.

– Это как? – переспросил Димку кто-то.

– Это крутиться вокруг турника…

Алёша отвлекся и потерял нить разговора. Он задумался. По сторонам рос бурьян и ивняк. Огромные лопушины, покрытые влагой, жгучая крапива, забирающаяся в самые верховья носа своим гипнотизирующим запахом полынь, колючки, какие-то доски, палки, старые автошины, кто-то из мальчишек пнул по одной, и она издала булькающий звук. Видать, в ней ещё сохранилась вода после дождя. Заросли полыни, бурьяна и конопли в иных местах были таковы, что за ними не было видно горизонта. Бугристая тропинка то расширялась, то сужалась, скользя в некоторых местах своей невысыхающей, темно-серой грязью; раздваивалась и растраивалась, убегала в разные стороны, натыкаясь на груды гальки и щебня; пахла лягушками и пиявками.

«А я расскажу своей учительнице о бабушке, о папе, о маме. О том, как мы играем с Олежкой. О маленькой сестре Маринке. И может быть… ну, конечно, я расскажу ей про наш с Олежкой главный секрет, про лилипутов. Он согласится. Мы вместе его расскажем. Мы же вместе будем учиться». Эти мысли светлыми облаками порхали в Алёшиной голове. Он уже не слышал Димкиных замечаний насчет школьной жизни. Все они были оставлены им без внимания. У Алёши существовал свой образ школы – общего места, где все будут вместе учиться новому; где будут новые и незнакомые мальчишки и девчонки, которых он уже с интересом разглядывал. И, конечно, там будет учитель – взрослый, который приоткроет Алёше и его друзьям ворота в свой взрослый бесконечный мир. А Алёша в благодарность за это откроет учительнице свою главную тайну – тайну маленьких человечков… – Ну, вот она, школа. Вот мы и пришли. Все.

Алёша вынырнул из задумчивости. Перед мальчишками стояло огромное, в три этажа здание. Димка Шульц и ещё кто-то о чем-то заговорили. Чего-то опять обсуждали… А над детьми нависла серого кирпича громада школы.

«Вот она какая… школа… здорово!» Огромные окна школьных классов смотрели на Алёшу. Они были таинственно зашторены. Перед ними на земле ровные гряды цветных клумб, а на асфальтовом бульваре вокруг школы какие-то юидовские разметки.

– …смотря, в какой класс попадешь, – слышался Димкин голос. – Я буду в «А».

– Я тоже…

«Я скоро буду в школе. Ура! Как здорово! Я буду ходить каждый день в этот огромный дом… он будет и моим, и общим. В школу! Ура! Скорей бы!»

– Ну что, нагляделись, а теперь пойдёмте обратно. Она вам ещё надоест, эта школа.

– Ты знаешь, мама, – говорил Алёша, ложась в постель, укрывающей его маме. – Я сегодня был с мальчишками возле школы.

– Да? Ну и что, Алёша? – улыбаясь, спросила мама.

– Там так здорово! Мама, скорей бы в школу!

Алёшина мама была маленькой и хрупкой женщиной. Она была родом из забытой богом деревни, в которой была только начальная школа. Начиная с четвертого класса школьникам приходилось ходить в школу за пять километров пешком в ближайшее село.

Она не была, как сама говорила, слишком умна, и многие школьные предметы давались ей с трудом. Но русский, а в особенности литературу, мама любила и понимала. Как-то по-своему. Когда девчонкой могла убежать купаться на речку без родительского позволения или зимой катать с деревенскими мальчишками снежную бабу, совершенно забыв про существование книг. А потом ей на глаза попадалась книжка, и маленькая девочка с блестящими от изумления глазами брала ее. В чёрных глазах видно было удивление этим буквам, складывающимся в магию нового мира, открывающегося девочке в тишине и покое чуть скрипящего дивана, стоявшего в дальней, чистой комнате их деревянной избы.

Мама даже собиралась поступить в городской педагогический институт. И, наверное, поступила бы, ведь она была старательна и закончила школу с отличием, несмотря на то, что для этого ей пришлось зазубривать и математику, физику, и немецкий. Как-то однажды она, одна со всей школы, поехала с группой таких же отличников района в Москву – этот шумный и блестящий центр страны. Девушка боялась этой поездки, и это чувство осталось у неё от Москвы (еще, правда, она запомнила самолёт, метро и Красную площадь, от которой осталась памятная на всю жизнь фотография). И всё же Алёшина мама пошла учиться в педагогическое училище. Училище не так пугало ее, как институт. К тому же она училась вместе с такими же, приезжими из деревень девчонками.

В училище ей нравилось всё. Преподаватели, оказавшиеся мягкими и добрыми, за редким исключением, людьми. Уроки музыки, перешедшие потом в посещение городской филармонии, в которую сначала девчонок заставляли ходить почти насильно, а потом некоторым из них, в том числе и Алёшиной маме, стало нравиться бывать на концертах, классической музыки. Гимнастика, которой она стала заниматься и даже выигрывала городские соревнования.

А после училища мама уехала в свою деревню работать воспитательницей в детском саду. И она только раскрылась, только начала работать, как в её жизни появился Алёшин отец, приехавший в их деревню помогать собирать осенний урожай хлеба. С первой встречи они полюбили друг друга, но свадьбу пришлось отложить на два года, пока он не вернется из армии: этот статный мужчина с густой шевелюрой темных волос, с носом горбинкой и совершенно не пьющий, и к тому же державший у себя (вся деревня это знала) деньги всей бригады городских помощников – здоровых тридцати- и сорокалетних мужиков, отдававших ему деньги, чтобы не пропить, – оказался девятнадцатилетним юношей, ещё не служившим в армии. Но как только он вернулся, была сыграна свадьба, после которой, через девять месяцев, родился Алёша. Уже в городе.

Говорят, старший ребенок – это эксперимент неопытной матери: всё или ничего. Похоже, что подобное мнение невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить. Неизвестно, стал ли Алёша жертвой эксперимента, или его открытием. Но мама Алёши с каким-то неизрасходованным на детсадовских детей стремлением – стремлением поделиться тем, что она узнала, – растила Алёшу. С трёх лет они уже учили буквы, а к четырем Алёша уже стал читать. Наверное, он от мамы унаследовал то чувство изумления перед буквами, складывающимися в слова: такие известные, но такие незнакомые в книге. А когда все-таки прочтёшь слово – какой новый смысл обретает оно, могущее существовать вот как мама рядом; и как ма-ма – на бумаге. А потом приоткрывается сказочная страна многих слов, обрамленных в картинки и вырастающих внутри Алёши в сказки чудесного открытия.