Олег Рогозин - Первая кровь осени

– Ты что, в драку ввязался? Может, в больницу?

– Какую больницу, уймись, тут одни синяки.

– Девчонку с кем-то не поделил, что ли? – усмехнулся он, убедившись, что истекать кровью я не собираюсь.

– Хорошо ты меня знаешь, приятель. Или это я такой предсказуемый? Но выпить мне действительно надо.

У нас было любимое место за городом. Ну, если точнее, над городом. Хотя кто его разберет, где теперь проходит граница – город с каждым годом все разрастается. Просто небольшой холм, с чудесным видом: с одной стороны – на свалку автомобилей, с другой – на центр города, даже ночью переливающийся разноцветными огнями. Туда мы и забрались, набив предварительно карманы банками с пивом. Наверху порывами налетает холодный ветер, но, если спрятаться за каменным уступом, сидеть можно. Смотреть на город, молчать и не думать ни о чем особенном – редкое удовольствие. Прикончив первые пол-литра, я даже успокоился, и вновь посмотрел на городские огни с прежней теплотой. Пульсация их живого, золотистого света напоминала те загадочные огоньки, что прятались в верхушках деревьев над аллеей. Электричество – тоже своего рода магия, наверное.

Будет ли мне спокойнее жить теперь, когда я знаю, куда пропадает по крайней мере часть из тех, чьи фотографии появляются на стене у кофейного автомата? Получится ли убедить себя в том, что в мире духов, кем бы они ни были, эти дети счастливее, чем здесь? Да полно, были ли они вовсе в этом демоническом хороводе, или чья-то непостижимая воля вытащила их лица из глубин моей памяти, лишь слегка приукрасив образы и расцветив лица улыбками?

Ответов я не знаю до сих пор. Когда на следующий день я решился забраться в ремонтируемую часть парка, естественно, там не обнаружилось ни следа ночной вакханалии.

А в этот нескончаемый вечер, где-то незадолго до того момента, как он начал превращаться в утро, я увидел, как вдалеке, там, где огни города растворяются в темноте полей, вспыхнула цепочка костров, один за другим. Может, какой-то фермер сжигал разросшийся кустарник, вопреки всем запретам, а может, и не костры это были. Мне показалось на миг, что огни эти меняли цвет, вспыхивая синим и зеленым, белым и пурпурным, точно призрачные болотные огоньки, «фонарики фей», как называли мы их в детстве.

А впрочем, может быть, и показалось. Когда я рискнул сказать об этом Мэтту, он спросил «Какие огни?», и я рассмеялся, ткнув его кулаком в плечо. Иногда я здорово завидую тем, кто живет только в одном мире, а иногда мне так страшно за них, что дыхание перехватывает; но после литра-другого доброго пива проходит и это.

Но пусть хранят вас все боги, в которых вы верите или не верите, если доведется вам забрести в заброшенный парк в ночь осенней ярмарки. Все-таки мы, люди, не единственные, кто в такие ночи веселится, приветствуя праздник урожая.

Люди почему-то ложатся спать с иллюзией, что утром все будет иначе, и проблемы уйдут. Так странно с их стороны.

Мэтт проснулся мгновенно, будто и не засыпал, кажется, только что прикрыл глаза – и вот, серая хмарь за окнами уже пытается изобразить некий робкий намек на рассвет. Сердце по неизвестной причине заполошно металось в груди, в памяти стремительно расползались жалкие обрывки сумбурного сна.

Реальность же холодила ступни утренней гладкостью деревянного настила, покалывала иголочками в затекшей руке, ворвалась в ноздри неожиданно спертым воздухом с пряной ноткой крепкого мужского пота и вчерашних носков. Мэтт скептически покосился на спящего рядом напарника и вынужден был признать, что сейчас тот ничуть не напоминал бестелесный призрак. Мысль успокаивала, разум цеплялся за нее, точно якорь в бушующем море видений.

Духи и призраки не заваливаются спать в несвежей майке, они превращаются в струйки тумана и утекают поутру в плохо законопаченные щели, а не сопят так громко, каждую секунду рискуя сорваться на храп.

Определенно, для звонка Мэл или родителям было еще слишком рано. Однако сон ушел окончательно и бесповоротно. Побродив бесцельно по дому, Мэтт в конце концов устроился в кресле внизу. Телефон Дэвида лежал на тумбочке перед ним, мигая издевательскими белыми цифрами. Пять утра. Не стоит никому звонить в такое время. Проверяя, на каком ты свете, том или этом, не забывайте об элементарной вежливости, это же несложно.

Чтение книги Дэвида, определенно, не способствовало психическому равновесию, но, по крайней мере, это был неплохой способ скоротать время. Еще одну главу, пожалуй, он осилит с утра пораньше…

Девочка по имени Эстер. Черт возьми, а он ведь помнил эту историю. Девчонку нашел Эйб, парень с еврейским именем Абрахам и совершенно не еврейским носом. Хоть заслуги его в том и не было, а все же он тогда неделю ходил, надуваясь от собственной важности. Журналисты тогда осаждали участок, выясняя, не появился ли в городе новый маньяк, требовали комментариев. Но девчонка ни черта ни помнила. Как теперь понятно, оно и к лучшему.

То есть, если предположить, что в этой истории вообще хоть что-то понятно. Что это правда, вся эта невозможная белиберда про хоровод духов. Что Дэвид ввалился к нему среди ночи с безумным и хмельным взглядом, потому что побывал на ярмарке фейри, а не просто получил по ребрам в пьяной драке, как до сих пор был уверен Мэтт.

Телефон издал короткий писк, и в тишине комнаты этот звук показался неожиданно резким, царапнул болезненно по воспаленным нервам. Мэтт дернулся и рефлекторно схватил трубку, запоздало сообразив, что сообщение предназначалось не ему. На экране всплыла бессмысленная последовательность цифр: трехзначное число, двухзначное, потом одинокая цифра. Снова трехзначное, и так еще несколько циклов, каждый раз цифры разные. Отправитель в адресной книге не значился.

«Ладно. Что бы это ни значило, меня не касается».

Тишина давила на барабанные перепонки; казалось, вездесущий туман заполнил комнату, украл потрескивание половиц, столь естественное для старого дома, и шорох жуков-древоточцев, и заоконный гомон утренних птиц, которым самое время было просыпаться, приветствуя восходящее солнце. Мэтт попытался глубоко вздохнуть и не смог, словно из комнаты вдруг откачали воздух, или заменили кислород каким-то неведомым газом. Горло сдавило спазмом. «Кажется, вот что называется панической атакой», – отстраненно отметил он, наблюдая, как перед глазами мелькают сияющие точки, все чаще и чаще, а поле зрения заволакивает тьма подступающего обморока.

Где-то далеко, в тысяче парсеков, в другой Вселенной, не иначе, стукнуло окно, и струя холодного воздуха скользнула по лицу Мэтта, возвращая его в реальность.

Легкие шаги прозвучали за стеной, со стороны кухни, и затихли. Он не стал бы клясться в этом под присягой, но за ними последовал и смех, звонкий и, без сомнения, женский, и мелодичный голос произнес неразборчиво несколько слов.