Донна О'Лири - Зов гордости

Ещё меж пальцев торчало хвостовое оперение железной стрелы. Стрела пробила ей гортань и вошла почти вертикально вверх, вглубь черепа.

Потом она вдруг дрогнула, будто из неё вырвали стержень, удерживающий в вертикальном положении. Повалилась навзничь, на узкую полоску палубы между бортом и провалом в небо. Тело её задёргалось, руки выпустили горло, ноги засуетились в судороге. Подковки на башмаках заколотили дробь по металлическому настилу.

Он замер. Неизвестно насколько. А когда пришёл в себя, было уже поздно.

Через люк внутрь отсека влетел гарпун, за ним тянулся трос. Прошил борт дирижабля, чем-то щёлкнул и замер, намертво застряв. Следом раздались ещё два или три таких же удара. На глазах Мэрруона наконечник гарпуна проник внутрь отсека с внешней стороны обшивки, звякнул пружинами и выбросил крестом зазубренные клинья. Клинья зацепились за шпангоут и обшивку, как крюки якоря-кошки.

Тросы гарпунов поочерёдно рванулись и натянулись. Мэрруон услышал шипение. Глянул вниз.

На тросах висели фигурки, бешено вращавшие рукоятками подъёмных механизмов, закреплённых на груди. Стремительно карабкались вверх, прямо к нему.

Он механически рванулся было сбросить следующий мешок с песком, но вовремя сообразил, что от этого всё равно нет никакого толку. Захватчики уже прицепились к дирижаблю и останутся с ним, даже если он уйдёт ввысь.

«Абордаж. Нас берут на абордаж».

Он потянулся к поясу, чтобы отстегнуть аварийный фал и выбежать из отсека.

Пальцы наткнулись на рукоять.

Кортик.

Самая бесполезная вещь, смысла которой не понимал никто из молодых матросов. За каким демоном они должны постоянно таскать на себе эту железяку?

Внезапно он обнаружил этот смысл.

Перебирая руками шпангоуты, дошёл до ближайшего впившегося в обшивку гарпуна, вытащил кортик из ножен и стал пилить трос.

Снизу до него долетел крик. Он не оглянулся, продолжал резать, кромсать твёрдое волокно витой верёвки.

Рядом что-то ударило в борт, брызнуло искрами, и ушло наружу, оставив рваную дыру. Мэрруон вздрогнул, но не оглянулся, не посмотрел, что это было. Начал пилить ещё быстрее. Не замечая, как моментально кожа, трущаяся о стальную гарду, набухает волдырём мозоли.

Трос лопнул и молниеносно скользнул вниз, будто его и не было. Послышался выкрик, тут же увязший в свисте ветра. Мэрр шагнул дальше и начал резать следующий канат.

Он почти успел перепилить его, когда грохнул взрыв и часть борта исчезла. Отсек на какие-то секунды наполнился пороховым дымом, который быстро выдуло прочь. Но за эти несколько секунд у Мэрруона появилась компания.

Незнакомец стоял в дальнем конце отсека, ближе к носу, рядом с пробоиной в обшивке. Невысокий, коренастый, с кривоватыми ногами. В ветрозащитных очках, над которыми ветер ерошил спутанные пряди рыжих волос.

Потом незнакомец вытянул из ножен на бедре короткую саблю и ухмыльнулся.

Его зубы были жёлтыми, неровными, с заметными клыками.

Человек.

«Проклятый примат, животное, грязная обезьяна» – механически подумал Мэрруон, не испытывая почти никаких эмоций, и выставил в его сторону кортик.

Человек ухмыльнулся ещё шире.

– Ты стоишь у меня на пути, эльфийская дохлятина. – Он указал саблей за спину Мэрруона, в сторону люка, ведущего из отсека. – Будь добр, спрыгни вниз, не путайся под ногами.

Мэрруон промолчал, только ткнул кортиком воздух перед собой. Ему хотелось проорать что-то грозное, вроде «Вперёд, Империя!», но ни гортань, ни губы не слушались.

Тросы, прикреплённые к гарпунам, продолжали скрипеть и подрагивать под весом поднимающихся людей. Человек вдруг присел немного и закрутил саблю перед собой, вычерчивая в воздухе быструю восьмёрку. Затем глянул ещё раз на своего противника, слегка наклонив голову.

– А, чёрт с тобой. Некогда возиться.

И выбросил вперёд левую руку.

Грохнуло, отсек заволокло дымом, а Мэрруона словно ударили кувалдой в левую часть груди, под самую ключицу. Его отбросило, разворачивая вокруг оси, и впечатало лбом в шпангоут. Последнее, о чём он успел подумать, сползая на палубу и в пучину беспамятства, было:

«Богиня, почему так?».

Некоторое время мы сидим в тишине. Диктофон на столе начинает равномерно мигать светодиодом, намекая, что перешёл в режим ожидания. Наконец Мэрруон Гасваллаун вздыхает и переводит взгляд с вида за окном на меня.

– Вот так, собственно, началась война для меня. Реальная, а не та, что прежде – в газетных сводках или в вибрации, с которой «Императрица» сбрасывала бомбы. Тут всё стало по-настоящему. Схватка, кровь и смерть. В тот раз они впервые смогли до нас дотянуться, попытались дать сдачи.

Он снова отворачивается. Пылинки медленно кружатся в лучах солнечного света, заливающего кабинет через распахнутые окна.

Вскоре Гасваллаун возвращается из своих мыслей, но смотрит не на меня, а на толстый альбом в кожаной обложке, на котором лежит его ладонь. Он раскрывает его, переворачивает несколько страниц, бережно перелистывая полупрозрачные листы папиросной бумаги, которыми они проложены.

Подвигает альбом ко мне.

– Вот. Наш экипаж. Снимок по случаю первого боевого вылета.

На чёрно-белой фотографии, пожелтевшей по краям, я вижу группу в комбинезонах и лётных куртках, выстроившуюся на фоне громады пришвартованного дирижабля. Видно, что фотограф старался, но так и не смог втиснуть его в кадр целиком.

Гасваллаун замечает мой удивлённый взгляд и улыбается.

– Да, всё верно – здесь все. Чуть больше двух дюжин на такую махину. Простая арифметика – чем легче экипаж, тем больше запас бомб и дальше вылет. И обратите внимание на комплекцию. Вот этот…

Он указывает пальцем на мужчину в строю.

– … был самым крупным из нас, старший механик. Хотя вряд ли он был выше ростом, чем вы. И уж кого среди нас точно не было, так это бойцов. В итоге в тот раз мы потеряли почти треть команды, прежде чем сбросили тех людей за борт. А могли потерять ещё больше, не окажись у капитана револьвер.

Он показывает на эльфийку посредине, единственную, на голове которой красуется фуражка, залихватски сдвинутая набок. Качество фотографии не на высоте, но выразительные черты лица и светлые волосы вполне различимы.

Гасваллаун продолжает рассказ:

– На этом снимке она кажется блондинкой, но на самом деле капитан Телленхард была совершенно седой. Хотя ей не исполнилось ещё и ста пятидесяти лет. Поговаривали, что это у неё после войны на островах. Так и называли за глаза – «Седая волчица».

Он усмехается.

– Да, понимаю, но ничего не попишешь – с фантазией на флоте туго. Немного не тот уровень, чтобы придумывать изящные эпитеты. Ну да ладно, это прозвище ей вполне подходило. С «седой» всё ясно, а «волчица» потому, что если нужно, готова была так вцепиться в провинившегося, что просто ух! И ещё упрямая. Устав ведь поначалу запрещал иметь на борту огнестрельное оружие – ну, знаете, вопросы безопасности и всё такое. Но капитан наплевала на правила и брала свой револьвер на все вылеты. В тот раз его шесть пуль нам очень пригодились.