Ирина Фургал - Благоприятный момент. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть V

– Вот видишь, Анчутка, – говорил запертый в камере Петрик. – Грубая сила. Всё мы преодолели с тобой из предсказанного. Расстояния. Болезнь. И прочее. А против грубой силы ничего не сделаешь, так-то. Так близко от Някки! Даже смешно.

Он сначала держался как обычно, строил планы побега. Но когда стало ясно, что из крепости не удрать, на него напала апатия. Внешне это проявлялось необычной молчаливостью. Он не позволял ни мне, ни себе пропускать прогулку, был подтянутым и опрятным. Но философские разговоры с навещающим нас воеводой приходилось вести мне. Советовать служакам из конвоя, как справиться с разбушевавшейся тёщей или как вести себя с начавшим качать права сыном-подростком опять же доводилось мне одному. Если к Петрику обращались с вопросом, он отвечал вежливо, разумно и исчерпывающе. Если при нём был рассказан анекдот, он усмехался. Поэтому никто не понимал, что с ним происходит что-то не то. Если нам приносили книги, Петрик их не читал. Соглашался со мной, какую бы ерунду я ни нёс. Сильный и деятельный Петрик был сломлен бездействием, неизвестностью и тревогой. Но старался держаться, и на людях не показывать вида.

Между тем, на свободе уже вовсю хозяйничала весна.

По ночам мы слышали с нашей кручи рёв переполненной водой, не судоходной сейчас Някки. Мы могли открывать зарешеченное снаружи оконце, очень маленькое, через которое не вылезти, и вдыхать тёплый воздух, полный ароматов земли, травы и самых первых, крохотных, нежных цветов. Мы слышали, как летят на север перелётные птицы, оглашая небо ликующим кличем. Петрик отходил от окна и валился на подушку.

– Что в Някке, в столице? – иногда спрашивал он.

– Не велено говорить, – отвечал кто-нибудь из охраны.

Мы были отрезаны от всего и от всех. Даже погадать я не мог: мои гадательные принадлежности изъяли. Сидя на одном месте, я очень тосковал по своей основной работе, по ювелирному делу. Даже заикнулся, было, о том, не позволят ли нам обзавестись необходимым, и за творчеством коротать дни. Чай, маленькое окошко, с которого охрана не сводит глаз, не расширить напильником. Нам ответили, как всегда: «Не велено!» Петрик посмотрел удивлённо, а потом всё смеялся над тем, что я выступил с такой просьбой. Окошко не расширить, а вот браслеты из лиура запросто можно снять. Я почему-то не подумал об этом.

Ладно, пусть бы нам принесли кисточки, бумагу и краски. Просто карандаш. Опять нет? На том, чтобы дать Петрику возможность строчить статьи об охране природы при помощи стального пера и чернил, тоже бесполезно было настаивать.

– Петрик, как думаешь, что поделывают на севере наши сейчас? Ната… Мадинка… Скучают ведь. Писем не получают. Переживают.

Бывает, что надо придержать язык и не вводить товарища в ещё большую печаль.

*

Ни король с королевой, ни родители Петрика, ни мои мама и папа не написали нам ни полстрочки. Но… Мои родители приехали ко мне. И им, представьте, разрешили свидание.

Это была тяжёлая встреча. Мама плакала и целовала наши изуродованные ладони: она была наслышана об истории с солнцами, знала, что мы болели.

Как мы могли, говорила она, паникуя, как все женщины, бросить на севере, в снегах, в каких-то холмах, нашего Рики, наше главное сокровище? Нашу Чикикуку, нашу Нату, нашего Малька, наших всех? Что с ними? Как пережили зиму? Поди, на северных реках ещё лёд? Как мы могли так рисковать собственными жизнями?

– Мама, – сказал я, косясь на безмолвного Петрика, – я думаю, что на северных реках ледоход как раз заканчивается. И только не говори, что вы не получали писем от наших всех. Я знаю, что получали. Даже мы получали, хоть двигались с хорошей скоростью. Наши все с горок катались, посещали на санях разные глухие места, сидели у печки и знай себе, записывали сказки и осматривали достопримечательности. Рики и Лала в школу ходят, как же без этого? Они в восторге от приключения и Хротовых находок. Лала хочет историком или археологом быть. Деньги имеются. Наши все вели выгодную торговлю в тех местах, которые посещали. Воки отбросил тапки, и больше никому не страшен. Своим бегством с «Комарика» мы отвлекли убийцу, вынудили гоняться за нами. Корки большую погоню так и не выслали, видать, надеялись, что Ловкач справится сам. Нашим всем не угрожало ничего, страшнее, чем простуда. А от неё на «Комарике» есть Чикикука. Вот уж кому действительно ничто не угрожает, кроме большой любви! Думаю, с концом распутицы и половодья вы получите ещё весточку. А со здоровьем у нас теперь полный порядок. Очень хорошо отдохнули здесь, ничего не делая.

При этом я за спиной пробовал, как шевелятся пальцы правой руки. Средний и мизинец по-прежнему не шевелились никак. И очки я носил теперь не снимая – чуть ли не самые сильные из возможных. Петрику повезло больше, его зрение быстро восстанавливалось, и теперь он видел почти также, как до истории с солнцами. Он был уверен, что ещё немного, и его руки полностью вернут гибкость и силу. Чтобы ускорить процесс, он делал упражнения, и результат улучшался день ото дня.

Мама всплеснула ладошками, не зная, за что ещё зацепиться. Папа сперва был сердит, разглядывал нас, кусая губы: мы, всё-таки немного изменились, и ему было нас жаль. Но потом рассказал, как люди из окрестностей устремились в Някку к врачам и аптекарям – толпы наполнили столицу. А мы с Петриком полагали, что ядовитые светильники не продают на наших юго-западных рубежах, так близко от королевского дворца. Уму непостижимо, скольким людям всучили отраву! Видно, кое-кто совсем осторожности лишился от алчности. В столице, конечно, торговать опасались. Но люди ринулись именно в Някку, полагая, что там им лучше помогут. Солнца сдавали на специально устроенных пунктах, где они со всеми предосторожностями уничтожались. Сам государь провёл расследование…

– Их арестовали? Допросили? – воскликнул Чудилка так, что мама подскочила.

– Кого, дорогой?

– Корков!

– Да что ты, Петрик! Ещё никому ничего не ясно, не найдено, где делают солнца, доказательств против Корков никаких. Или правительство всё держит в тайне. Но хорошо то, что покупать эту дрянь никто не будет уже.

– Видишь, Чудилушка, хоть это не напрасно, – сказал я своему другу, сидевшему рядом с моей мамой. Тот только вздохнул:

– Ты видел сам, Анчутка, какое это славное оружие против всякого волшебства. Против всяких там Миче. К тому же это просто яд. А ну как его бросят в королевский колодец? Сунут в водопровод? В подвал Лечебницы? На чердак «Прибежища» или университета? В трюм «Великой Някки»? Просто в реку? В море, где водится рыба? Поставят на возвышенности, замаскировав под памятник? Помнишь здоровенного барана в Аес? Никто и не поймёт, что это источник волшебного света, а потом уж и понимать будет некому.