Виктор Мищенко - Борщёвка. Время уже близко

– Вам не темно? – спросил Керс.

(Он потом уже представится этим братским именем)

– Нет! – Грубо ответил Яка.

– А мне темно, – сказал крыс.

В потёмках он махнул своей лапой и в избе засветилось так ярко будто сто свечей зажгли по всем уголкам. В действительности загорелось две больших свечи и одна маленькая лампадка, которую Керс держал в руках. Одна свеча воспламенилась возле Угрюка. Это его напугало, что он – отпрыгнул в сторону. Вторая свеча – на печи засеяла.

Теперь все присутствующие в избушке могли отчётливо увидеть силуэты друг друга.

– Скидывайте балахоны! Я хочу видеть ваши лица. Чувствовать вас – чувствую, а вот видеть через вас, ваши отражения не могу, – громко затопал ногами и этим дал понять, что если он этого хочет, то по любому добьётся.

Первым скинул свой плащевидный балахон Яка. Это было не земное, не божье, не человеческое лицо. У него морда со змеиной чешуёй, глаза как у акулы, а губы и язык – человеческий. Невысокого, полного телосложения.

Вторым снял балахон кровный брат – с именем Угрюк. Лицо похожее на человеческое. Только не белое и не смуглое – европеоидное. Особенные только глаза – один в левую сторону, другой смотрящий в правую.

– Да, ну и лица у вас, – заметил Керс и начал громко повально смеяться.

Тут же братья на свои лица набросили балахон.

– Что смеёшься? – злобно произнёс Яка, – ты посмотри на себя, крыс. Ты – обыкновенная крыса.

Перестав смеяться, крыс посмотрел насколько мог на себя в зеркало лежащее на полу и заметил:

– Я то хоть и похож, то только на крыса. Больше я ни на кого не похож! Не то, что ты, Яка! Тебя и классифицировать ни к какой группе живых нельзя! – снова разразился смехом, от которого в избушке начали трещать свечи. И казалось, что это смеётся ни кто другой, как нечистый. Даже нечисть так подумала, которая сидела за избой и мокла под проливным дождём; обсуждая свой новый план действий.

Керс добавил:

– Ну, всё, друзья, мир! Меня зовут Керс, и мы имеем одну общую цель. Мы боремся и помогаем человечеству, спасаем им жизнь. Просвещаем их. У нас с человечеством много общего. Наша жизнь, это как эта свеча! – указал на свечу, стоящую возле Угрюка.

Братья присели на пол.

– Мы рождаемся – человек рождается, и свеча творится. Мы все имеем отцов и матерей, которые дали нам всем троим жизнь. Свеча делается с помощь человека на большом заводе, где их тысячи, миллионы. Так же как и нас. Все они белоснежные, красивые и вот обязательно кто-то запачкает их красоту своими грязными и немытыми руками. И вот уже они грязные, грязь нельзя отмыть, если она въелась глубоко внутрь человека или малого демона. Но все это ничего не значит, свеча то неиспорченна, утратила свою красоту. Ведь она будет гореть, если зажечь её фитиль. И тут ничего существенного – запачкана она или нет. Но когда мы зажигаем свечу, она теряет свою первозданную форму. Белый восковый или парафиновый бриллиант становится некрасивым, если взять и повнимательней посмотреть на неё в увеличительное стекло. И теперь, смотря на неё по-другому – увидим иное: неровная, грязная, с большими дырами, как муравьиные норы – вот такой свеча встанет перед нами, в другом измерении. И тогда мы все вздрогнем и отводим увеличительное стекло… Перед нашим взором, неизменным взглядом встанет снова красивая белоснежная свеча.

Наша жизнь такая же. Издали красивая, всё у нас идёт своей дорогой. Успехи сменяются падениями, а приглядеться повнимательней – всё и серо и однотипно. Свеча от фитиля сгорит, нужно только время…

– Да. Это точно, – уныло заметил Яка.

Но крыс продолжил:

– Жизнь человека очень похожа на нашу жизнь. На жизнь нечистого. Бытие человека можно перервать, потушить ещё при воспламенении. Погода сырая и влажная, жаркая и холодная – тоже влияет на судьбу. Как бы человек не старался улизнуть и сбежать от неизбежного, оно все равно явится к нему, вломится на всей мощи в его двери, а возможно, по глупости человек и сам откроет дверь.

Когда остаётся огарок свечи, нашей и человеческой жизни, мы и они можем бежать от того, что суждено. Но вот уже нечему гореть, фитиль всё клонится и клонится. Ни что стройность его не поддерживает. Никто не удержит его в этом мире. Раз, два – стержень, который всё время нёс в себе жар, огонь, тепло – тухнет в собственной жизни – воске. Сначала воск был для фитиля бытием, а теперь он потухает.

Воск без фитиля – не свеча, и фитиль без воска не свеча, он просто сгорит, не посветив и минуты. Жизнь всегда даётся на это короткое время, для кого-то это день, для кого-то столетие. Главную роль в жизни играет время и случай. Они ни от кого не зависят, непредсказуемы и неуловимы. Смерть забирает у жизни всё, что та накопила за жизнь в себя: умение, радость, успех, талант и тому подобное.

И вот конец фитиль тонет в ручейке тёплого воска, издавая тоненькое шипение, как будто последнее и самое бессмысленное сопротивление; тонкая струя лёгкого дыма уходит в поднебесье.

Немного надо времени на замену строй свечи на новую, следующую. За старую забывали сразу же, делая из новой новый идеал… Штамповщик работает, порождают люди новые и новые свечи. Много неправильных и изогнутых, с неровными окончаниями и не с размещённым в центре фитиле. Но они уже есть, никто не будет их переделывать, хоть это и возможно. Производитель боится потратить на них своё время, которое так и цокает в поднебесье.

– А моя и ваша задача, Угрюк и Яка, проповедовать добро! И это не только наша задача, а задача всего добра. Все те, кто за окном хотят как можно скорей увести человека вниз к греху и смерти. Как покаяние за грех, они думают, а я Керс это знаю, что потушив как можно больше свечей и жизней, они не найдут своё благополучие. Это беспрецедентная ложь! А также, чем быстрей они заберут чужую душу, тем сильнее они будут становиться. Тем более опасности будут представлять для повелителя темных сил и тем быстрей он захочет их убить и отправить в царство мёртвых, а сам заберёт их силы и будет радоваться.

Все сидящие за окном не понимают того закона, что я вам только что открыл. Они играют на их покровителя, но в первую очередь на себя и этим предрекают свою смерть.

В эти страшные дни сего года – 1777, когда три семёрки сошлись вместе, мы и всё добро должно быть бдительней. Лиходеи готовят нам большие и очень плачевные сюрпризы. Нам бы продержаться хотя бы ближайшие двести лет. Во время самого буйного царствования зла. Ни я и ни он (указал вверх, имея в виду высшее добро) не в силах остановить штамповщик по выпуску и порождению зла. Производство зла может остановить лишь его хозяин предпринимательный дьявол. Для всех нечистых он творец и создатель, а также судья, которого не может скинуть ни один нечистый. Но они не бросают попыток. Дьявола может скинуть лишь абсолютно добро и боль, – больше никто.