Николь Галанина - Отверженный

– Амисалла, – сказал он однажды, – ты прекрасная, умная и сильная женщина, но живёшь ты… как в клетке.

– О чём ты? – насторожилась Амисалла. – Наоборот, тут все уже смотрят на меня как на помешанную. Ну конечно, я же не натягиваю по двадцать платьев в жару, не падаю в обморок, когда увижу мышку, поступила на медицинский факультет и помогаю Биркану в работе. Если я осмелюсь надеть камзол, меня, наверное, казнят.

– При дворе – нет, – усмехнулся Сомер и лукаво глянул на неё.

– Мы сто раз это обсуждали, – посуровела Амисалла и решительно скрестила руки на груди, – я ко двору не поеду.

– Почему? Потому что Биркан запретил?

– Потому что я сама этого не хочу! Очень мне нужно любоваться на вашего Принца, который…

– …по которому плачет смирительная рубашка, угадал? – звонко рассмеялся Сомер. – Послушай, меня тоже раздражает Ральмунд, но ведь я держусь при дворе, и, как видишь, получаю удовольствие.

– Ты его получаешь потому, что тебе больше некуда деваться. Тебя ни к чему не приучили, ты совершенно беспомощен, вот и крутишься при Ральмунде, – отчитала его Амисалла. – А будь ты независим, ты ни за что в жизни туда не вернулся бы.

– С чего такая озлобленность? – шутливо спросил Сомер. – Ведь ты ни разу не бывала при дворе.

– Я туда не хочу, Сомер.

– Давай… хоть разочек… Ты всегда сможешь повернуть назад.

– Нет! Нет…

– А ты подумай…

Такие разговоры повторялись между ними тем чаще, чем дольше они были знакомы, подтачивая её уверенность следовать наказам Биркана и не иметь никаких дел с королевским двором. Она внутренне сгорала от желания окунуться в эту неизведанную жизнь, о которой Сомер столько всего ей рассказывал. И, кажется, ей, уже освоившейся со Столицей, предоставили большую свободу… Она колебалась, а Сомер продолжал приходить и беседовать с ней. Чаще всего они это делали в саду, где было не так много надменных сторожей в кроваво-красных шляпах, где их разговоры трудно было подслушать.

– Если бы только ты показала свои таланты при дворе, – вслух мечтал Сомер, – ты получила бы возможность иметь собственный госпиталь…

– Сомер… мне это не нужно, – мягко возражала она. – Ведь, Сомер, я многого ещё не знаю.

– Но ты не узнаешь лучшего в Империи, если не посмотришь на королевский двор! Амисалла, сердце Авалории бьётся во дворце! Ты не видела Королевского Парка, ты не видела наших чудесных статуй, не была на балах…

– Мне неплохо танцевать только в одной паре, – улыбалась Амисалла в ответ. – Давай руку, ты же обещал показать новую фигуру вилу!

Но однажды Сомер стал необычно серьёзен. Можно было даже сказать, что он сделался мрачен и угрюм. Присев рядом с ним, Амисалла положила руку ему на плечо и испытующе вгляделась в погрустневшие глаза.

– Что с тобой?

– Ральмунд, всё Ральмунд, – устало вздохнул Сомер, – сегодня случился очередной припадок, он упал без сил и чуть не размозжил себе голову о край стола. Всё это когда-нибудь его доконает, Амисалла.

– Он и вправду настолько болен? – с просыпающимся горьким сочувствием спросила она, и внутри неё зашевелилась змея, упрекающая её в черствости и самовлюблённости, в трусости, что удерживали её в уютном доме Биркана и не допускали к страдальцам.

– Да, – глухо отозвался Сомер, – и ему делается всё хуже…

Эти слова непрекращающимся горьким эхом отзывались у неё в голове, не позволяя спать по ночам и спокойно, усидчиво заниматься делами Биркана. Каждый час промедления для неё был полон стыда и раскаяния, она лихорадочно составляла планы и искала в книгах, чем можно помочь Принцу. И она боялась, что может упустить момент, что в любой момент к ней прискачет Сомер с печатью страдания и горечи на лице и расскажет, как в мучениях умер наследник престола. Она тщательно готовилась, подделывала документы, чтобы незаметно ускользнуть из-под бдительного надзора Биркана, и всё-таки чудилось ей, что она слишком нерасторопна, и что сердце у неё становится твёрже от мгновения к мгновению.

Одним погожим свикильским утром Амисалла, захватив пропуск в Королевский Парк, поскакала на охоту. А Биркан и Берта, возившиеся на четвёртом этаже в это время, наивно верили, что она умчалась улаживать проблемы с вредным клиентом, которого на самом деле не существовало…

Ворота, ведущие в Королевский Парк, были распахнуты. Солнце весело скакало по светлым столбикам; белёсые пятнышки то появлялись на них, то исчезали снова, то растягивались, то, наоборот, съёживались. Стучали копыта коней, болтали друг с другом радостные придворные, но из этих звуков Лиэс привычно выделял птичью трель, разливавшуюся под сенью тёмно-зелёных куп старинных деревьев, что, по легенде, были посажены ещё прославленным предком Ральмунда, основателем династии Вампьерде, великим Олуэйном. Лиэс крепче вцепился в поводья, чувствуя, как холодок пробегает по его спине. Придворные надвигались на беззаботно звенящий, свистящий и стучащий лес словно тёмная грозовая туча или непредсказуемый шторм, они ехали сюда убивать. И он, Лиэс, он тоже собрался… убивать…

Стрелять в беззащитных животных, нападать на тех, кто мог защититься, но первым не набрасывался, под свист, улюлюканье и кровожадный лай и сопение гончих… а потом видеть эту кровь, кровь, которая течёт ручьями, собирается в озёрца; чувствовать тяжёлый обволакивающий запах смерти, давящий на плечи, словно объятия рока… Но самым ужасным и омерзительным было то, что он собрался смотреть, как в глазах животного медленно гаснет искра жизни и недоумевающий взгляд, полный боли, в последний раз фокусируется на убийца. Он собрался наблюдать, как вылетает последний вздох из истерзанного тела; но не только быть отвлечённым зрителем при этом кошмаре, а и его деятельным участником – в угоду Ральмунду! Ральмунд в течение всего того времени, что Лиэс и Оруэн ехали рядом с ним, не спускал с Лиэса тяжёлого торжествующего взгляда, но почему-то скрывал это. Каждый раз, замечая, что Лиэс смотрит на него в ответ, он недовольно передёргивал плечами, тянулся дрожащей рукой к ружью, затем встряхивался и отворачивался, надвигая шляпу на лоб.

Пышная кавалькада придворных поднималась по пригорку; с его высоты простиравшийся внизу лес казался детской игрушкой, вырезанной затейливыми мастерами. Лиэс чувствовал даже с расстояния, сколь много жизни и энергии в этих переплетённых друг с другом ветвях, он предвидел будущее кровопролитие, и от встававших перед взором кошмарных картинок ему делалось дурно. Солнце, поднявшееся выше, вызолотило снежно-белую дорогу под конскими копытами; многие из придворных вскинули, заслоняясь, руки и сощурились. Поверх рукава Лиэс увидел, как с другой стороны пригорка появился тёмный конный силуэт.