Николь Галанина - Отверженный

– Конечно. Ведь она так долго об этом мечтала.

– Осталось предупредить Биркана, – госпожа Виллиэн высвободила ладонь и сжала между пальцев один плотный, пожелтевший от времени лист, исписанный крупными отчётливыми буквами её друга.

– Если послать письмо сегодня скорейшим рейсом, через полторы недели оно должно дойти до адресата, – задумчиво проговорил господин Виллиэн. – Значит, Амисаллу мы отправим через двенадцать дней.

– А до тех пор?

– А до тех пор пусть лучше ничего не знает. Ещё не известно, как Биркан всё это воспримет.

* * *

Полторы недели, последовавшие за родительским отказом, потянулись для Амисаллы уныло и однообразно, ничем особенным не запомнившись. Углубившись в свою тоску, она ограничилась обществом книг, с мрачным упорством повторяя и заучивая, систематизируя свои знания и мучая себя пониманием того, что она никогда не станет студенткой знаменитой имперской Медицинской академии. Глядя на подруг, брата и сестру, она начинала чувствовать приглушённые уколы зависти, ведь у них-то есть то, что им нужно. И её боль была тут непонятной.

– Знаете, – однажды сказала Амисалла, – мне очень обидно.

– Почему? – живо заинтересовалась Энноя.

– Родители запретили мне уезжать в Империю. А ведь там самая лучшая медицинская кафедра во всём мире! – воскликнула она и в сердцах даже стукнула кулаком по ковру, на котором подруги, скрестив ноги, сидели.

Биллестия осторожно потрепала её по плечу и, сделав вращательное движение глазами, промолвила:

– Но ведь им виднее? По-моему, они даже правильно поступили; так мы сможем видеться, всё-таки в одной стране живём; редко, но смо…

– Биллестия! – цыкнули на неё Энноя и Эвра.

Биллестия поспешно прикусила язык, и, покрываясь красными пятнами от стыда, пробормотала:

– Ой, Амисалла… извини, пожалуйста… ляпнула, не подумав…

– Ничего, – Амисалла постаралась улыбнуться как можно шире, чтобы подруги не увидели слёз в её глазах. – Это твоё мнение.

Трое суток спустя её дня рождения пришло официальное письмо из пансиона. Амисалле вручался аттестат о получении образования с приложенным табелем оценок и тёплыми напутственными пожеланиями от преподавательниц, учивших их большой класс в течение восьми лет. Она набрала высшие баллы по всем экзаменам и могла избрать себе любое поприще, доступное для женщин. Энноя, Эвра и Биллестия тянули её каждая в свой университет, но Амисалла отнекивалась. По-прежнему её манила медицинская кафедра, и она могла мечтать лишь о том дне, когда станет её полноправной студенткой.

«Не хотят отпускать, – думала она, зловеще посмеиваясь и потирая руки, – убегу! Возьму деньги, зашью в пояс. Скажу, что пойду на горы, это далеко, меня не будет долго. А сама сверну с главного тракта, в доки! Там легко купить место в камбузе. А если не захотят? Ведь это имперские моряки, они не любят женщин…

Придётся переодеться в мужчину. Когда папа поедет на прогулку, возьму у него из шкафа дорожный костюм. Надо будет подгонять, опять нужны нитки и игла… но где же их спрятать, чтобы не бросались в глаза? Вдруг будут вопросы? Нет, какие тут могут быть вопросы, что подозрительного в том, что у меня порвались чулки? Конечно, ничего страшного, только костюм надо будет припрятать… куда?

Возьму свой старый плащ! Заверну одежду, и не видно. Когда буду выходить из дома, засуну её под платье, в конюшне достану и спрячу в седельные сумки, кто заметит? Но тогда придётся скакать в пещеры, не на дороге же мне переодеваться? Поскачем галопом, а потом сразу в доки… Нет, всё равно не хватает времени! Ведь надо ещё уговорить капитана, чёрт, чёрт! Надо думать, и быстрее, в Медицинскую академию принимают только до первого Сатарра…»

В один из спокойных летних вечеров, когда она, отставив свои книги, раздумывала над планом побега, а на заднем дворе весело вопили Лиордан и Линна, чуть скрипнула сзади дверь в её комнату. Амисалла с удивлением взглянула на родителей, чьи фигуры казались совершенно неуместными в её тихом скромном уголке, словно защитившемся от окружающего мира непробиваемым заслоном. По лицу отца пробежала какая-то тень, словно… отзвук стыда? Амисалла прищурилась, хотя зрение у неё было отличным. Она не ошибалась, господин Виллиэн выглядел виноватым! И это нарушило равновесие её чувств, едва начавших успокаиваться после обидного поражения. Опёршись ладонью о стол, она звенящим голосом спросила:

– Что такое?

«Неужели они знают, что я хочу сбежать из дома? Но как? Откуда? Кто им об этом сказал? Ведь только я это знаю!»

– Амисалла, – произнеся её имя тем самым особенным торжественным голосом, он встретился взглядами с матерью и осёкся. – Слушай… я погорячился тогда. Я был неправ.

– Что?!

Теперь она уже опёрлась о стол обеими руками и расширившимися от неверия глазами посмотрела на обоих родителей. Сердце в её груди начало отбивать барабанную дробь, а перед глазами в какое-то мгновение даже проплыли чёрные размытые круги. Она плохо понимала, что происходит, у неё дрожали губы, и, казалось, она вот-вот расплачется от счастья и облегчения. Значит, не придётся ей готовить план побега и переодеваться в мужскую одежду в тёмных пещерах… не придётся разбивать родительские сердца, тайком уплывая в Империю! Амисалла почувствовала себя настолько приподнятой над землёй, что она обязательно свалилась бы на пол, если бы она уже не сидела на стуле, опиравшемся спинкой о надёжный деревянный стол.

– Ты отпускаешь меня в Империю? Честно? – она даже приподнялась, но её ноги отозвались дрожью, и она поспешно рухнула обратно на стул. – Но… как… папа… я не понимаю, что… почему?!

Господин Виллиэн слегка улыбнулся:

– Я же не тиран. Я не стану тебя неволить. Ты уже взрослая и можешь сама распорядиться своей жизнью.

– Прости нас, Амисалла, – прибавила госпожа Виллиэн. – Видишь, мы тоже ошибались, и очень сильно… Пожалуйста, не держи зла. Мы запрещаем тебе что-то не из вредности, а потому, что очень любим и боимся… потерять, – промолвив последнее слово сиплым шёпотом, она опустила голову и украдкой смахнула слезинку.

– Мам… – прошептала Амисалла и снова предприняла безуспешную попытку подняться, – мам, ну что ты?

В два шага приблизившись к ней, родители синхронно склонились и крепко обняли её, словно собираясь задушить своей любовью и раскаянием. Разум вновь стремительно выплыл за пределы её тела, и она утеряла контроль над своим языком. Судорожно сжимая руки родителей, она шептала:

– Я тоже такая дура… почему же…

Долго длилось это очаровательное мгновение, но ей хотелось, чтобы оно продолжалось и продолжалось, и потому оно показалось ей пролетевшим стремительно. Схлынувший тёплый порыв разомкнул их руки, и родители вновь оказались на несколько шагов дальше от неё, но всё же не так далеко, как вначале. Она не узнавала их лиц: они словно помолодели на десяток лет, и в их движениях вдруг проснулась юношеская энергичность. Улыбаясь ей совсем молодой солнечной улыбкой, госпожа Виллиэн промолвила: