Олег Глушкин - Призрачный остров

Ответы четкие есть только в школьных задачниках по математике, по элементарной математике, но уже высшая математика предлагает варианты, впрочем, как и жизнь – все состоит из выбора, а правильный выбор почти не возможен. Как там, у Пушкина: « И ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона…» Поэту тоже не было дела до законов. Да и сам Ефим не очень строго соблюдал законы. Их сейчас столько напринимали, что если их выполнять, то и жить не стоит. Самый дурацкий, на его взгляд, был местный закон, названный громко «Об эффективности и стабилизации», а на деле закон этот был о запрете на работу пенсионерам. Испугались безработицы – и вот, пожалуйста, исполнилось шестьдесят – уступи место другому, а человек в шестьдесят, может быть, только и начинает по-настоящему быть полезен. Как говорится, соскочил с горячей лошади, когда все страсти улеглись, только в работе и остался главный интерес. Хорошо хоть не запретили на своем участке трудиться: выращивай овощи в теплице, сажай цветы. Для себя можешь и плотничать, и столярничать, роботов конструировать и любые мелкие подделки изготавливать. Можешь самые современные компьютеры использовать.

Но подводная лодка, к тому же, в свое время засекреченная – за это по голове не погладят… И правитель не спасет, да и не пойдет Ефим к нему на поклон. Люди высокого ранга не любят, когда им напоминают о прошлом. Кто он был этот правитель? Токарь в сдаточной команде, да и токарь никудышный, зато строптивый и заносчивый, элементарные детали запарывал, но язык был подвешен – будь здоров, пустомеля – такие в сдаточной команде долго не держались. К тому же на руку не чист. Помнится, белила приспособился через проходную проносить. Заполнял белилами велосипедные шины и обматывал себя этими шинами, сверху куртка широкая – ни разу не попался. С белилами не попался, а на спирте погорел. У охранников на спирт особый нюх был. Грозило увольнение по статье, но принес он справку от врачей, заверенную круглой печатью, о том, что страдает сомнамбулизмом. Смеялись все – вот ловкач, при такой болезни все оправдано, это по-научному сомнамбулизм, а так – лунатизм, то есть, если ты лунатик, можешь заснуть и во сне ходить и не соображать, что делаешь. Вот такой хитрован был Ваня. А послушать его речи на комсомольском собрании, так хоть сразу беги каяться. Да и женщинам он нравился, парень статный, волосы льняные, глаза такие невинные, широко открытые, как не поверить такому…

И когда пришла гласность – понадобились именно такие хитрованы и пустомели. Теперь же к нему и на прием не попадешь, за год, заранее надо записываться. Сам же его и выдвинул, хотел избавиться – вот и порекомендовал в горком комсомола. Вырастил борца с привилегиями. Сам виноват. А как выступал против банкротства завода, как обличал расхитителей! Обращался к рабочим не иначе, как братья мои. Не позволим, кричал, на нашем хребте наживаться! Ваучеры копите, не продавайте! Стеной встанем, сметем казнокрадов с дороги! Голос у него был звонкий, молодой. Народ наш рабочий доверчивый. Сегодня этот обличитель живет во дворце на берегу, возле кованых ворот постоянно дежурит милиционер. И еще завел этот бывший токарь спецслужбу осведомителей. Пикальцев из заводского спецотдела стал у него важным столоначальником. Вот и вся демократия. Шныряют вдоль побережья бездельники, вслушиваются в разговоры, в карманах диктофоны, в руках миниатюрные фотоаппараты. Специально для них яму перед калиткой вырыл, да ветками прикрыл, один любопытный уже туда провалился, пришлось бедолагу чаем отпаивать с коньяком, да пригрозить, что в следующий раз останется он в яме навсегда. Наверное, о том своим дружкам поведал, другим неповадно стало в дом лезть, да разве спрячешься от множества глаз. Подглядывание, слежка – любимые занятия в империи. Нет уже империи, а подглядывание осталось. Оно в крови. Отсюда и лейкемия. Говорят от радиации, а на самом деле кровь гниет от безделья и творимых гнусностей. А кто все эти стукачи, доносчики, перлюстраторы, соглядатаи – явно патентованные бездельники и бывшие партийные, и профсоюзные прихлебатели. И в особом почете те, кто еще в советское время ловко воровали, тогда им приходилось таиться, белила в шинах велосипедных прятать, специальные пояса и потайные карманы делать. А сейчас все по закону, гонят фуры через границу запломбированные, газ и нефть втихую откачивают – вот и пригодилась воровская смекалка…

Работать Ефим Назарук старался скрытно, не ровен час, узнают, что готовишь к плаванию подлодку – оштрафуют и могут даже из города выслать, но все равно, его действия и треск сварочного аппарата невозможно было утаить от соседа – отставного генерала Гароева. В свое время имя этого генерала наводило страх на самых отчаянных горцев, и в городе многие юноши хотели походить на него. Во всяком случае, лет десять назад, когда зима была особенно суровой, пошла мода на бурки. Именно подобные той, что украшала и берегла от морозов генеральские плечи. И не только бурка могла украсить генерала. Как-то прошлым летом, когда Ефим распил бутылку коньяка с боевым генералом, тот достал из шкафа мундир, увешанный орденами, и сказал Ефиму – а ну-ка, примерь. Ефим с трудом удержал генеральский мундир двумя руками, а когда надел на плечи, то сразу уменьшился в росте, непомерная тяжесть мундира согнула его. Да, нелегко быть генералом, – помнится, сказал или даже пропел он. О войне в трезвом состоянии генерал не хотел говорить. Но всякий раз после возлияний приходилось выслушивать рассказы генерала о далекой от разумного понимания нелегкой военной жизни. Пересыпана речь генерала была словами, таящими в себе смерть: зачистка, зеленка, град, кордон, духи, заложники…

Генерал был почти ровесник Ефима, недавно отметил шестидесятилетие, но выглядел значительно моложе. Конечно, сваркой и газом не дышал, все время на свежем воздухе. Режим соблюдал в любом самом яростном бою – подошел час обеда, извольте подавать. Это, объяснял, старая традиция, еще великий Кутузов ее строго соблюдал. На Бородино, в самый разгар битвы повелел скатерть на траве расстелить. Во время принятая пища – прямой путь к победе! И еще любил Гароев утверждать, что отставных генералов не бывает, недаром разрешено носить форму вечно. Вот только от того, что не снимал фуражки, к старости облысел. Лысина у них обозначилась почти одновременно – лет пять тому назад, генерал после появления лысины стал регулярно брить голову в парикмахерской, и голова, теперь гладкая, словно яйцо, делала генерала похожим на легендарного разбойника Котовского. Раньше этот Котовский считался героем, а потом историки заклевали, мол, мирных селян грабил. Ефим пытался завести разговор о Махно, Котовском, Щорсе – все они были не ангелы. Нечего им подражать. Генерал же ни о каком Котовском и слушать не хотел, он считал, что бритая голова возбуждает женщин своей схожестью с другой не менее важной нижней головой. Генерал любил хвастать своими победами не только в горах Кавказа, но и на поприще любви. Уверял, что это даже обязанность победителей улучшать породу. Но здесь надо знать меру, объяснял он, и ни в коем случае нельзя настраивать против себя мирное население. Все может происходить только по обоюдному согласию. Мы ведь ни какие-нибудь дикие орды монголов. Насилие должно быть исключено. Хвастал, что не пощадил даже друга, когда тот изнасиловал чеченку в присутствии ее маленького сына. Крикнул ему, что же ты плодишь кровников! Он подрастет, и будет резать наших солдат. Друг отмахнулся и засмеялся, подтягивая штаны. И пустил его в расход генерал самолично прямо на месте. Сам же генерал полюбил красавицу осетинку, моложе его лет на двадцать, и она ему ответила взаимной любовью…