Александра Искварина - Пепел Аар'Дайна. Часть II: Мосты

– Это ужасно!

– Да, дорогая, – тайсомин печально кивнул. – Малларена вместе со многими пострадавшими привезли сначала в Шокудай, но он слёг ещё на корабле и был слишком плох. Тамошние лекари почли за лучшее перевезти его в Тэйто.

– Но что с ним было? Он ведь пострадал не от извержения?

– Именно так. Целители разводили руками: на нём не было ни царапины, ни ожога, но он был почти всё время без сознания, в жару и бреду. Конечно, случаев, когда пережившие катастрофу теряли рассудок, встречалось немало. Но эти бедняги, как правило, были не опасны, скорее заторможены, чем возбуждены, могли плакать или часами сидеть, раскачиваясь и глядя в стену. Малларена же всё время приходилось опаивать усыпляющими зельями, потому что иначе он дико кричал, буйствовал и куда-то рвался. Я увидел его впервые спустя месяца два. Многие целители в тот год поехали в столицу и другие восточные города, чтобы помогать беженцам: слишком ужасно было случившееся, чтобы можно было равнодушно взирать, ничего не делая… Словом, я смог понемногу вывести Малларена из сна, научив непрерывной медитации. Это позволило справиться с тем, что подкосило его, и вернуться к более-менее нормальной жизни. Хотя, честно тебе признаюсь, я так до сих пор и не разобрался до конца, что с ним произошло. Расспрашивать его о подробностях и точных симптомах, сама понимаешь, дело непростое…

Кимри вспомнила пугающую судорогу, сковавшую всё её тело, когда она по глупости подстроилась к хашину. И тень боли, коснувшуюся её разума. Представить только, каково жить в этом – полностью, ежедневно… Агония. Настоящий ужас.

Кимриналь содрогнулась и обхватила себя руками, подумав, что сама не пережила бы такого. Даже бессилие и апатия, в которые погрузило её заклинание Айралора, не казались теперь столь ужасными в сравнении… Но почему? Что сделалось с Маллареном?

Кимри спросила наставника:

– Скажите, а бывали ещё похожие случаи?

Мастер Эттилор покачал головой:

– Я не встречал больше ни одного и не слышал ни о чём подобном. Я понимаю, о чём ты думаешь: многие в тот год пережили страшные потери, люди лишились дома, близких, любимых. Многих я также лечил и наблюдал все эти годы. Ничего подобного я больше не видел, и так до сих пор и не понял причины.

Кимри задумалась. А что вообще происходит с нитями, когда человек теряет кого-то? Может быть, если посмотреть и сравнить, как это у других, стало бы ясно, чем оно отличается от состояния хашина? Правда, не понятно, как это сделать… Вот, если взглянуть на мастера Эттилора – его опутывает такая густая паутина, что разобраться, какие из нитей тянутся прочь, а какие оборваны (ведь ему немало лет, и он пережил не одну потерю) кажется совершенно безнадёжной идеей. Словом, Кимриналь решила пока оставить эти размышления при себе.

Серый сумрак. Ни теней, ни полутонов. Пепельная муть.

Глуховатый звон-перестук глиняных колокольцев звучит так знакомо…

Шёпот, едва различимое бормотание.

Неприятный, сухой и жёсткий, стук. Словно кто-то, бесшумно шагая, ударяет деревянным посохом о камни.

Ритмично.

Неумолимо.

Стук приближается, и голос бормочет всё громче, быстрее, отчаяннее, словно хочет заговорить невидимо шагающего, заставить уйти.

Но стук всё ближе, громче.

Бормотание захлёбывается и – срывается в крик, женский задыхающийся крик-крик-крик! Словно у несчастной перехватывает дыхание, и она может лишь коротко выталкивать эти сдавленные пронзительные вскрики сквозь стиснутое спазмами горло, со всхлипом втягивать немного воздуха – и снова крик-крик-крик!..

Посох стучит всё громче, эхо множит резкий звук, он смешивается, искажается, становится всё более странным, пока не превращается в безумный…

…ХОХОТ!

Внезапная тишина…

Шелест,

шелест,

шелест, вызывающий в памяти рассыпающиеся

хлопья пепла…

Колокольцы.

Бормотание.

Посох.

Снова громче,

г р о м ч е,

ГРОМЧЕ!

Токк-то-хо-хо-хэ-ха-ха-ха!

Токк-то-хо-хо-хэ-ха-ха-ха!

Эхо бьётся в уши, раздирая барабанные перепонки, вонзается в мозг, в спину, пронизывает до пят ужасом и безумием.

Крик! Долгий, мучительный, до последней капли воздуха в лёгких, до болезненного невыносимого хрипааааааахххххх…

Кимри вскинулась в постели, задыхаясь, и несколько секунд невидяще смотрела перед собой. Темнота вокруг стала другой, сгустилась, задышала покоем и жизнью: кто-то сопит во сне, древоточец скрипит в ногах кровати, за окном шелестят на ветру листья. Промокшая от холодного пота рубашка неприятно прилипла к спине, а влажные волосы – к шее и лбу. Кимри закрыла руками залитое потом лицо и нервно всхлипнула, но по-настоящему расплакаться так и не получилось.

Опомнившись, она зажгла свечу, переоделась и села к столу; открыла дневник, но так и не смогла записать ни строчки.

За окном ещё совсем темно. Все спят. А ей после привидевшегося кошмара даже подходить к постели тошно. И в маленькой комнатушке тесно и душно. Кимри задула свечу, тихо раздвинула створки ширмы, на цыпочках выбралась из спальни, нерешительно постояв на площадке, спустилась по лестнице вниз и вышла на двор. Ночной воздух приятно освежил. Головокружительно пахло сиренью. Какая-то птаха в саду заливисто распевала весеннюю песнь.

Кимриналь прошла мимо тренировочных площадок и, выйдя за ворота, привычно свернула к лестнице на раскопки. Над озером всходил, угрюмо лиловея, О то 19 19 О то – одна из трёх лун мира Оодай, самая крупная, лиловая – Отец. . Кимри поднялась на площадку у входа, остановилась, глядя на мрачную луну, и не заметила тёмного силуэта, почти слившегося со стеной. Раздавшийся вдруг прямо над головой голос заставил кэриминку откровенно шарахнуться, стукнувшись боком о перила.

– Вы-то что здесь делаете?

Тень отделилась от стены, превращаясь в знакомую фигуру хашина, закутанную в тонкий тёмный плащ. Кимри не нашлась, что ответить, и только в неожиданном ознобе нервно дёрнула плечами. Хотела, было, извиниться, да вовремя вспомнила, что его это раздражает.

– Мне… приснилось… – попыталась она ответить, но тут же поняла, что не может и не хочет облекать в слова то, что увидела, и смолкла, снова содрогнувшись.

Малларен перевёл взгляд с ученицы обратно на восходящего, понемногу светлеющего Отца. Потом резко отвёл в сторону руку, откидывая полу плаща, и позвал с угрюмой заботой:

– Подите сюда…

Кимри, не успев задуматься, покорно шагнула к нему. Хашин обнял кэриминку, окутав плащом. С полминуты она стояла, притиснув руки к груди, ошеломлённая и растерянная, боясь пошевелиться. А потом весь ужас пережитого дикого сна вдруг нахлынул на неё с новой силой. И как же оказалось хорошо, что он настиг её не в одиночестве! Кимри всхлипнула, неловко прижалась к горячему боку хаймина, обхватила его руками и беззвучно заплакала. Усталость, отчаяние, острая жалость к себе охватили её. Зачем на неё свалилось всё это? Странное, необъяснимое, страшное. Все эти кошмарные истории про Гнев Баарота, это горе и ужас, эти дикие сны…