Александр Муниров - Настоящее чудо

Тогда же все это казалось не менее интересным, чем космос, но более достижимым, так как крест, поставленный на ракетостроении, с каждым годом учебы становился все более жирным.

Прямо скажем, все они и тогда предполагали, что их поиски – ерунда, но общаться это не мешало: мистики жарили сосиски на костре в местном парке, пока ждали в нем Жителей Леса; устраивали походы по старым домам, переделанным из бывших конюшен, с деревянными скрипучими полами в широченных коридорах, где вдоль стен стояли сундуки и старая мебель, стараясь встретить привидений и не встретить местных жителей, еще менее безопасных, нежели привидения; лазали в заброшенную детскую психиатрическую клинику и смотрели на оставшиеся там рисунки на отсыревших обоях; или же просто собирались у кого-нибудь дома, пили дешевое пиво, играли на гитарах и рассказывали страшные истории.

Он влился в эту компанию в девятнадцать лет, когда их было всего восемь человек. В двадцать лет познакомился с девушкой, чье имя я использовал. К двадцати двум его годам членов клуба мистиков было больше тридцати, со сложными взаимоотношениями внутри, группами внутри группы и прочими нюансами, свойственными большим компаниям, доказывая, тем самым, что общность – это все-таки не про людей со светом – мою точку зрения. А потом, естественным путем, их компания начала разваливаться: кто-то вышел на работу и с головой ушел в нее; кто-то женился или вышел замуж, и их съели быт и воспитание детей; кто-то сменил сферу интересов; кто-то разругался между собой и просто ушел; кто-то, как его «подруга», уехал жить в другой город и был, впоследствии, им поглощен.

Если в двадцать пять лет он еще переживал по этому поводу и регулярно, на правах одного из старожилов компании, поднимал вопрос о том, как вернуть их сообществу былую популярность, то в двадцать шесть сам стал реже приходить на встречи, а в двадцать семь женился, и на свадьбу, из оставшихся друзей, пришла лишь половина. Тогда и стало окончательно понятно, что юность закончилось и надо жить дальше. Увлечения увлечениями, но когда они начинают мешать карьере и семье, нужно делать выбор, и выбор обычно делается не в пользу увлечений, не правда ли, Жонглер?

В двадцать восемь лет, через пару дней после дня рождения, он вдруг понял, что больше не общается со старыми друзьями, а новыми не обзавелся. Зато взамен была жена, хорошая работа и достаток в доме.

Достойная замена?

Я был знаком с ним уже год, а он со мной – восемь месяцев, не зная, правда, о том.

В один из вечеров, когда он занимался своей обычной никчемной деятельностью вне работы – сидел и пялился в окно, сжимая в руке стакан, то увидел, как в соседнем доме, на одном уровне с ним, Марта подошла к окну, распахнула створки и, перегнувшись, посмотрела вниз. Если ты не знала, Жонглер, она была проституткой и, между прочим, одной из тех самых, кого он тогда рассматривал на сайте. В тот вечер на Марте было лишь нижнее белье – черное, кружевное, неудобное, но привлекательное для мужчин-клиентов, а внизу, против всяких правил парковки, была оставлена чья-то машина. Марта думала, что если прыгнет, то ее тело с большой долей вероятности свалится на машину, промнет крышу и кто-то потом будет вынужден обращаться в страховую компанию, если, конечно страховые компании предусматривают такие случаи. Она думала и о том, что если сейчас кто-то находится в машине, то, в момент удара, ему очень не поздоровится.

Это Марту и остановило. Лишать жизни кого бы-то ни было, кроме себя, ей не хотелось.

Когда-то Марта называла меня ангелом, хотя это, ты знаешь, неправдой. Она и в Бога верила до самой своей смерти, хотя эта вера не мешала ей заниматься сексом за деньги или думать о самоубийстве. Не мешала она и принимать наркотики, и в тот вечер Марта была под сильным кайфом. Тем не менее, мысль, что из-за нее может пострадать человек, родилась именно из-за веры. Разложись сам, но не убей – вот как следовало бы переписать ту заповедь, в современном мире такая формулировка была бы гораздо честнее.

Теперь я думаю, что дорогая подруга специально поставила машину внизу, чтобы Марта осталась в квартире.

Марта жила сразу в двух местах. В первом – крошечной квартире, купленной на мамины деньги, она жила официально, и ее мама верила, будто Марта проводит там большую часть свободного времени. Мама верила также и в то, что ее дочь слишком много работает в офисе каким-то там скучным менеджером по персоналу. Другая – та, где мы находились в тот вечер, в действительности являлась постоянным ее обиталищем. Здесь она встречала клиентов, сюда было удобно добираться, а также те, кто снимал жилье вместе с ней в одном доме, подчиняясь общей атмосфере даунтауна, не интересовались жизнью соседей, в отличие от соседей той маленькой квартирки, и это было ей на руку.

В тот вечер он смотрел на Марту и вяло подумал, что она, наверное, кого-то ждет. Но мысли и взгляд скользили от объекта к объекту, и уже через пару минут, Марта смешалась с другими элементами его пейзажа – стеклами окон, освещаемыми изнутри, мигающими огнями на крышах, отблесками от фар на стеклах внизу, а через полчаса и вовсе вылетела из памяти.

Марта же чуть позже взяла зажигалку и шприц и отправилась на кухню, а еще через пять минут выпила полстакана водки. К тому моменту когда он будет спать, сердце Марты остановится, и я никак не смогу на это повлиять.

– Ну хорошо, – примирительно говорил я, стараясь быть максимально убедительным в условиях, когда мне уже не верят, – допустим, ты выбросишься. Скорее всего умрешь еще в полете, но всегда имеется шанс остаться валяться на асфальте с расколотыми костями и многочисленными внутренними кровотечениями. В этом случае тебя, конечно, доставят в отделение реанимации, где ты проведешь несколько дней, полных ужасной боли и лишь после скончаешься. К тому времени, несколько раз успеешь передумать умирать, но будет уже поздно. Зачем тебе это?

Марта повернулась и, усевшись на подоконник, посмотрела туда, где ей хотелось видеть меня. Городские звуки из открытого окна обволакивали ее, словно городского духа, пришедшего сюда пообщаться со мной – коллективного бессознательного, воплощенного в Узоре паразита, квинтэссенцию современного человеческого.

– Что же тогда делать? – спросила она, – Я не понимаю, зачем весь твой свет, если от него одни страдания?

Мысль была не новой, и разговор этот не был первым: Марта и раньше спорила со мной о свете, и мои доводы казались все менее убедительными, разбиваясь о ее жизнь и ощущения от нее.

– Не мой, а твой. Другие и это растеряли, – заметил я.

– Зато они живут полноценной жизнью.

– Бактерии и клетки одного организма тоже живут полноценной жизнью. И каждая бездумно выполняет свою задачу.