Александр Лучанинов - История Палача

– Это твоя вина, – говорит она. – Это ты должен быть на моем месте.

Мать хватает Бака за руку и с силой притягивает его к себе так близко, что ему становится слышно запах сырой земли, вырывающийся у нее изо рта.

– Ты мог спасти меня! – она повышает голос. – Ты должен был спасти меня!

Ее зеленые глаза широко раскрываются и из-под век начинают выползать черви. Они выпадают на щеки, скатываются в рот, скапливаются в любой ложбинке и выемке тела, будто личинки мух, которые Рак специально выращивал ради хорошей рыбалки. Со временем поток червей не иссякает, а только усиливается. Они начинают заползать Баку на кожу, под одежду. Он хочет уйти, пытается вырваться, но хватка матери подобна железным оковам.

Ала неживым, стеклянным взглядом наблюдает за лесным пожаром ужаса, разгорающимся в сознании сына, будто желая напугать его до смерти и утащить с собой в темноту. Она начинает кашлять все громче и громче, попутно извергая новые порции белых червей и личинок.

– Должен быть ты, – говорит она между приступами удушающего кашля, – КХМ-КХМ! Должен…

Ее тело начинает погружаться в постель словно та сделана не их дерева и соломы с пухом, а из самой настоящей грязи. Одеяло и простынь оборачиваются вокруг Алы подобно погребальному савану. Постепенно она исчезает в водовороте из постельного белья, размыкая наконец пальцы и отпуская сына. Последним скрывается в пучине кровати ее скрюченная предсмертной агонией ладонь.

Бак, уже не обращая внимания на червей, ползающих по нему, вздыхает с облегчением, потому, что все самое страшное уже позади, но вдруг в его голове раздается неимоверно громкое КХМ-КХМ, затмевающее собой все другие мысли, и он просыпается.

Солнце еще не взошло, но над горами уже назревают зачатки рассвета. В лесу не слышно ни единого звука, кроме потрескивания тлеющих углей в кострище походного лагеря. Это то самое время, когда ночная природа уже отошла ко сну, а дневная еще не успела протереть глаза.

Бак, недовольный тем, что кошмар разбудил его раньше, чем следует, зевнул и перевернулся на другой бок, лицом к потухшему, но еще теплому костру. Спальное место Аделаиды было как раз напротив и ему было хорошо видно ее умиротворенное лицо.

«Она еще прекраснее, когда спит» – подумал Бак.

– Ты громко кашляешь во сне, – вслух сказала Ада и отвернулась.

Быть священным воином работенка не из легких. Это даже не работа, хоть за нее и платят, а скорее долг. Тяжелый, грязный и, что самое печальное, кровавый груз, который человек водружает на свои плечи сам, по собственной воле провозглашая себя оружием в руке великого Создателя. И совершенно не важно, насколько жестокими будут удары, оружие не имеет права оспаривать выбор цели. Оно должно бить ровно туда, куда следует, и бить наверняка, ведь никогда не знаешь, к чему может привести твой промах.

Телан занес свой клинок, и замер в нерешительности. Казни детей ему всегда давались с особой тяжестью. Людей убивать сложно, но к этому рано или поздно привыкаешь. Первая казнь въедается в память горящим клеймом, которое временами будет ныть до самой старости. Вторая – уже не так впечатляет, она тоже оставляет свой след, но уже не настолько яркий и болезненный. Третья – и ты уже свыкся со своим уделом, рубишь не задумываясь, ведь от многих дум многие печали. Но с детьми все иначе. Сколько бы юных заплаканных лиц ты не превратил в серые посмертные маски, они все равно ранят сердце и калечат душу.

– Почему ты мешкаешь? – спросил Отец. – Ты боишься?

Несмотря на важность своей фигуры, он всегда отвлекался от даже самых неотложных дел, чтобы лично поприсутствовать на казни неверного. Это было своего рода традицией, которую правая рука Чтеца не нарушал никогда.

Телан вздрогнул и опустил клинок. Для обычного воина само обращение Отца было великой честью, а обвинение в трусости – великим позором.

– Я не ведаю страха, Отец, – преисполнившись гордости ответил он, – ибо в сердце моем сияет пламенный лик Создателя.

– Тогда сделай что должно.

Телан кивнул и снова занес меч над тонкой шеей неверного. Мальчишка не обернулся. По правде сказать, он даже не плакал и это пугало больше всего. В неверном оказалось мужества больше чем в воине света, в том, кто по замыслу Его призван неустанно искоренять любые проявления ведьмовства и магии. А может он вовсе и не неверный? Что, если десница самого Создателя прикоснулась к юнцу и даровала ему спокойствие? Что, если он узрел лучезарные своды небесного мира, в который ему суждено попасть, став жертвой заблудшего рыцаря?

На мгновение рука Телана дрогнула, а затем совершила уже привычное движение и детская голова с гулким стуком упала в дорожную пыль.

– Я вижу в тебе сомнение, – Отец положил свою массивную ладонь на плечо священного воина. – Такого чувства не должно знать клинку Создателя.

– Прошу прощения, мой господин, – Телан робко повернулся и преклонил колено.

– Не надо, извинений, – он помог рыцарю встать. – В этом походе мы с тобой, Телан, стоим плечом к плечу. Мы едины в своем стремлении отбросить силы тьмы туда, откуда они осмелились выползти. А потому не гоже тебе, сын мой, робеть перед иллюзорной волей язычников, и уж тем более преклонять колено перед равным.

Слова Отца поразили Телана. Он всегда считал, что старшие чины святого похода только и делают, что пьют, да командуют, а в их чрезмерном высокомерии не было вообще никаких сомнений, но глава кампании оказался совсем иным. Он не срамился выходить в люди без отряда охраны, не гнушался говорить с обычными вояками как с равными, и чудным образом безошибочно определял среди черни язычников с неверными. Некоторые поговаривали, будто Создатель наделил своего лучшего воина даром читать чужие мысли, но Телану всегда виделось, что подобные способности – верный признак грязной магии, а сплетни за спиной Отца – ересь.

– Теперь скажи мне, – глава кампании сурово взглянул в глаза священному воину, – почему ты колебался?

– Мне показалось… – Телан боролся со жгучим желанием отвернутся. – Мне показалось будто мальчуган молится.

– Молится? – в голосе Отца промелькнула едва заметная нотка удивления.

– Да, Отец. Когда я замахнулся, я услышал, что он что-то шепчет себе под нос, а прислушавшись понял, что он просит Создателя о милости.

– Хм… И ты уверен в том, что слышал?

– Я знаю, что это вы нашли неверного, – начал оправдываться Телан, – и что в этом деле вам нету равных, но слова, которые малец говорил перед смертью были очень похожи на мольбы. Вот я и подумал, что благодать Создателя снизошла на него в самый последний момент и он склонил колени не перед моим мечом, а перед всем нашим орденом, и что убей я его не раздумывая, меня постигнет кара небесная, а клинки моих друзей обернутся против меня.