Надежда Сергеева - Сила Берендея с нами навек

Малушка прятал свой взгляд.

– Пойдем, или я буду думать, что ты трус, и боишься взглянуть в глаза воеводе, – настаивала девочка.

К её изумлению, спаситель покраснел, как рак.

Малушке стыдно было признаться, что Дарёна оказалась права, ему и вправду страшновато было предстать пред воеводой. Ведь кто он такой? Сирота бездомный.

Дарёна медленно пошла к крепости, потянув за собой упрямца, и он сдался. Отнял свою руку и зашагал рядом.

Когда до крепости осталось совсем немного, Малушка услышал, как на крепостной стене поднялся переполох, и тут же ворота, скрипнув, приоткрылись, и из крепости выбежала женщина. Плача, она обнимала Дарёну:

– Доченька моя, вернулась. Как же я молила Ладу и Макошь, чтобы ты нашла дорогу домой.

– Матушка, я не послушалась Добряну, отошла от неё и заблудилась. Пропала, если бы не этот отрок. Он спас меня и к крепости привел.

Только после слов дочери женщина обратила внимание на мальчика, стоящего рядом, и внимательно взглянула на него.

В это время из ворот вышел сам воевода, окруженный дружинниками.

– Всеслава, – раздался зычный густой голос, – уведи дочь, да приведи её в порядок.

– Батюшка, этот мальчик спас меня от печенегов, – успела сказать Дарёна, увлекаемая матерью за ворота крепости.

Малушка хмуро смотрел на воеводу и его свиту. Сердце его билось словно заяц в силках.

– Ну, здравствуй, – произнес воевода, сделав шаг навстречу Малушке.

Тот собрал в душе всю свою храбрость и взглянул в глаза воеводе:

– Здравствуй, воевода. Что ж люди твои за дочкой плохо следят? Я нашел её аж у Синей елани.

Воевода хмыкнул в седые усы и улыбнулся:

– Смел, однако. А правду Дарёна сказала про печенегов?

– Правду, – Малушка смотрел в глаза воеводе и думал об отце – такой же взгляд был у него, когда он Малушку похвалить хотел.

– И как тебе удалось? – недоверчиво проговорил воевода, хотя мальчик ему явно нравился.

– Я услышал топот их коней, – Малушка был серьёзен, – и мы вместе с дочерью твоей влезли на ель густую, там, в ветках и сидели; под той же елью и шалаш я сделал, чтобы ночь скоротать.

– А как дорогу до крепости нашел? – продолжал допрос воевода.

Малушка посмурнел:

– В прошлом лете я с отцом на ярманке был, мёд мы с ним торговали. Вот дорогу я и запомнил.

– Стало быть, отец твой бортник? – последовал вопрос воеводы.

Малушка отвел в сторону глаза, которые полнились слезами:

– Бортничал, охотничал, рыбалил… на семью да на продажу.

– А почему ты сейчас один? Где отец? – не унимался воевода.

Малушка молчал, горло сдавил комок, и он с трудом выговорил:

– Померли они все в зиму. Как снег упал братейка с сестрой померли. В самый мороз матушка упокоилась. А ближе к весне и батюшку лихоманка свела.

Воевода вздохнул сочувственно и крикнул в сторону ворот:

– Эй, Баламошка, подь ко мне.

Из крепости выбежал небольшого роста мужичок, обутый в неряшливо сплетённые лапти – одна онуча расплелась и тянулась за ним змейкой. Худые голые руки смешно выглядывали из одетого мехом наружу кожуха с оторванными рукавами. Голову венчала островерхая шапка.

– Звал, батюшка воевода? – почтительно склонившись, спросил Баламошка.

– Поручаю тебе сего отрока, – указал на Малушку воевода. – Своди его в баню, накорми, одень, как подобает, да ко мне в светлицу для разговора приведи.

Воевода еще раз окинул взглядом стоящего пред ним Малушку, повернулся и вошел в крепость.

Баламошка улыбнулся:

– Айда, милёна моя, в крепость. Банька у воеводы знатная. Попаришься с дороги.

Малушка с неохотой пошел за мужичком. Он не заметил как Баламошка переглянулся с дородным мужиком, прятавшимся в тени ворот.

Вместо бани Баламошка привел мальчика к каким-то развалинам у восточной стены крепости. Пол уже зарос травой и кустами, а пустые проёмы в стенах свидетельствовали о том, что когда-то в них были окна.

Поведение дурачка озадачило.

– Здесь ты и посидишь, – сказал Баламошка, подталкивая его вперёд и доставая из кармана верёвку. – Ничего с тобой не случится. А время придет, выпущу.

Малушка попятился.

– Ты что удумал?

Дурак заскрежетал остатками зубов и сильным толчком сбил его с ног. От удара о камень у Малушки закружилась голова. Однако он нашёл в себе силы вскочить на ноги и попытаться достать нож из котомки. Баламошка оказался проворнее. Заломив ему руки за спину, он связал запястья верёвкой, край котомки сунул кляпом в рот и затянул тесёмку узлом на затылке. Подтащил брыкавшегося мальчишку к яме среди развалин и столкнул вниз.

Удар от падения смягчили росшие в ней заросли малины и кипрея.

Когда Малушка взглянул вверх, увидел в глазах Баламошки страх и гнев.

– Я не хочу тебя убивать, – будто оправдываясь, сказал дурак. Теперь в его взгляде странным образом смешались злость и обида. – Но ты не вовремя здесь появился. Так что звиняй….

С этими словами Баламошка прочь пошел, а Малушка сел, упираясь в стену голбца.

Что это было? Чему (кому?) он помешал, появившись в крепости? Что затеял хитрый дурак? И почему он не выполнил приказ воеводы?

Десяток вопросов и все без ответа. Голова раскалывается, руки связаны, во рту собственная котомка. Мальчик помотал головой, в попытке избавится от нее. Тщетно. Хоть вой от тоски безысходной….

Дарёна, умытая и причёсанная с лентой, в косу вплетённой, в сарафане новом, подвязала косынку на голову и побежала во двор.

– Куда ты, Дарёнушка? – всполошилась нянька.

На её крик из горницы вышла Всеслава и с улыбкою посмотрела дочери вслед.

– Должно быть, к спасителю своему побежала. Вот егоза!

Добряна показала ей узелок:

– Так прихватила бы пареньку обнову – не в ремках же воеводе ему являться.

– И то верно, – спохватилась Всеслава и велела девке. – Беги, Хорина, догони, верни – пусть портки возьмёт новые для спасителя своего и рубаху. А уж кожушок расшитый я сама ему подарю.

Дородная сенница пустилась в погоню за юркой девчушкой. Махнула рукой мужику, случившемуся в воротах усадьбы:

– Держи её!

Бородатый присел, расшаперев руки – ну, чисто ловец козлят на лугу.

Дарёна со смехом кинулась в сторону, понеслась вдоль забора – всё равно ушмыгну! Челядь дворовая, забыв все дела, кинулась её ловить.

Мать и нянька Добряна с улыбками и любовью в глазах смотрели на весёлую чехарду погони. Гоготали гуси, собаки лаяли, взбалмошно носились куры; опрокидывались пустые кадки, деревянные вёдра с водой – кутерьма кутерьмой!

– Три дня в доме тихо было, – сказала бабка Добряна, шмыгнула и утерла слезу уголком платка.

– Да будет тебе, – ласково шлёпнула её по руке Всеслава, не стесняясь счастливых слез. – Пусть гомонятся: все ведь скучали.