Кирилл Шатилов - Торлон. Зимняя жара. Боец – Красный снег – Ложная правда

– Закра и ещё кое-что сказала, – продолжала между тем Мев. – Закончив тараторить, она взяла полную пригоршню снега, растерла его по лицу и стала громко ныть, что, мол, вот так она оплакивает всех тех, кому не суждено дожить до следующей зимы. Потому что буря придет не одна, а в сопровождении целого стада лошадей, на которых будут сидеть верхом, как она выразилась, «наши бывшие братья из дальней лощины». И что мы снова с ними объединимся кровью, и что крови хватит на вторую Бехему. Как тебе это понравится?

– Жуть какая-то… Может быть, у неё там на мосту живот разболелся? – улыбнулась Шелта.

– А мне от этой истории не по себе, – призналась Мев. – Если бы кто другой сказал, я бы тоже внимания не обратила, но Закра только прикидывается сумасшедшей. Просто она видит то, что мы не видим, и слышит то, что мы не слышим.

– А я вот слышу, что он проснулся, – встрепенулась Шелта и поспешила к захныкавшему сыну.

О последнем пророчестве Закры Мев размышляла всю дорогу домой. Оттого и под сани чуть не угодила, что задумалась. Не так давно, неподалеку от Вайла’туна, там, где в карьере добывали глину, произошла нехорошая стычка между строителями и какими-то странными всадниками, которые, по рассказам, были здоровенного роста, с головы до ног в доспехах, а на шлемах имели причудливые украшения в виде разноцветных ленточек. Стычка вышла кровавая, досталось и тем, и другим, но в итоге непрошеных гостей удалось обратить в бегство. Кто это был и зачем появился, никто доподлинно не знал. Те, что их видели, уверяли, будто это точно не дикари. Да и кто бы спорил, поскольку лошадей у шеважа отродясь не водилось, а тех, что попадали к ним в руки от убитых или раненых вабонов, они, говорят, сразу же забивали до смерти и съедали, не представляя себе иного применения подобным животным. О том, чтобы кто-то мог наведаться к ним в гости из краев совсем отдаленных, вабоны по простоте душевной задумывались редко. Им вполне хватало опасной близости рыжих соседей да недавно появившихся россказней о ещё одном всаднике, узкоглазом, в широкополой шляпе, который появился однажды на краю Пограничья и чуть ли не в одиночку помог тамошнему туну справиться с нападением вконец обнаглевших дикарей. Так что вообще-то могло быть всякое, ибо дурное, как говорится, ищет дурь, а больное – хворь. Однако Мев, привыкшей думать и рассуждать обычным манером, всё-таки не верилось, будто кроме них и шеважа в округе ещё кто-то есть. Правда, говоря «округа», она понимала, что дальше, наверняка, что-нибудь да находится, а там, глядишь, и ещё кто-нибудь живет, но долго удерживаться на этой мысли она не умела – пугалась и соскакивала на более привычное, замкнутое, соседское. Иногда её это саму даже раздражало. Ведь и в старые времена ходили сказы о том, как к вабонам в гости являлся некто чужой из неведомых земель, расположенных чуть ли не за Бехемой. Взять хотя бы того же Мали-силача, человека огромного роста и с чёрной кожей. В детстве Мев любила слушать про него всякие небывальщины. Потому что живо представляла себе этого гиганта и с удовольствием боялась. Позднее она решила, что ничего такого на самом деле нет и не было, успокоилась и стала взрослой женщиной, уверенной в себе и в мире вокруг, а тут поди ж ты, опять дурь да страхи начинаются.

– Заснул? – спросила она вошедшую Шелту с неподвижным сыном на руках.

– Что-то он последнее время часто просыпаться стал, – тихо сказала та и присела к столу. – Раньше, помнишь, его спокойно можно было одного даже оставлять.

– Что поделаешь, растет, наверное.

– Или чувствует что-нибудь, – задумчиво вздохнула подруга. – Дети лучше нас всегда всё чувствуют.

– Любишь ты каркать!

– Ну так что, одеваемся? Идем к Хоуэну?

– А Локланчик? Ты его так и понесешь?

– Почему? Накрою теплым и отнесу? В первый раз что ли?

Они последнее время часто спорили, как правильно одевать малыша в холод. Мев боялась, что если его не укутать как следует, то он простудится. А если укутать, то он проснется, разревется и наглотается холодного воздуха. Поэтому считала, что выносить его на улицу стоит уже выспавшегося и бодрого. Шелта же находила, что мягкой подкладки на дне корзины и теплого одеяла сверху вполне достаточно, чтобы он спокойно проспал всю прогулку, не проснулся и ни от жары, ни от холода, ни от невозможности пошевельнуться, и таким образом не начал кашлять. Побеждала обычно Шелта.

Вот и сейчас она проверила, все ли в корзине лежит правильно и гладко, закрыты ли все щелки, уложила в неё причмокивающего сына, накрыла двумя толстыми одеяльцами и сделала подруге знак, чтобы та тоже собиралась.

Когда они вышли на улицу, снег уже прекратился. Зато день перевалил за середину, и стало темнеть. Мев больше всего не любила зиму даже не за мороз и резкие ветра, а именно за то, что день делается слишком коротким, и не успела ты проснуться, как пора ложиться спать.

Обменявшись ничего не значащими приветствиями с соседским семейством, в полном составе занятым разгребанием снежных заносов на своем дворе, подруги направились в вечное плутание между налезающими друг на друга заборами и отдельно стоящими избами. Никто уже не помнил точно, когда и кем Вайла’тун застраивался, однако в том, где и какие стояли дома, прослеживалась внятная мысль.

Ближе к замку, который отсюда даже не был виден за крышами, располагались либо избы, напрочь лишенные дворов, либо, наоборот, можно сказать, здоровенные дворы, застроенные сразу несколькими избами. Первые принадлежали знатным людям, которые больше не видели смысла в том, чтобы выращивать что-либо своими руками, поскольку любую еду и всякую необходимую мелочь можно было без труда купить, если походить по рыночной площади, а ещё лучше – послать туда за покупками своего человека. Во вторых жили не просто знатные, но слишком богатые вабоны, которые могли позволить себе такую роскошь, как собственная маленькая крепость, надежное уединение, застава в самом центре человеческого леса. Немногие из них заводили во дворах огороды. Они тоже предпочитали жить на всем готовом и использовали дворы под застройку – банями, никчемными беседками, собственными кузнями, стойлами для лошадей и прочими излишками.

Дальше них от замка располагался круг смешанных жилищ. Здесь попадались и отдельные избы, хозяева которых либо не могли позволить себе иметь двор, либо были так стиснуты соседними домами, что только мечтали о нём, и избы с хозяйством, как у Мев с Шелтой. Но в последнем случае весь двор обычно занимал огород или сараи с живностью, позволяя владельцам с них кормиться – или напрямую, или с продажи излишков.

Постепенно пространства становилось больше, домов меньше, но селились тут уже те, кому так или иначе не повезло в жизни и кто был не прочь, чтобы о нем забыли. Главным образом, то были бывшие виггеры, получившие за долгие зимы службы какие-нибудь увечья, из-за чего их разжаловали и отправили восвояси, или не слишком желаемые в Вайла’туне одинокие старики, случайно пережившие своих родных, или всевозможные малоприятные для знакомства отбросы жизни вроде предпочитающих праведным трудам нескончаемые кружки крепкого крока или нехитрый промысел воров и прочих лихих людей.