Кирилл Шатилов - Торлон. Зимняя жара. Боец – Красный снег – Ложная правда

– Ну что, ты к Хоуэну идти не передумала? – поинтересовалась Мев, возвращаясь из спальни на кухню и наблюдая, как подруга моет посуду и горшки, оставшиеся ещё с утра.

– Вообще-то нет. Он всегда был легок на подъем. Дальше тянуть не стоит: прозеваем его уход, и ищи потом. – Шелта вытерла руки о передник. – А почему ты спрашиваешь? Не хочешь?

– Отчего же? Я, ты знаешь, редко меняю свои мнения. Кузня хорошая, изба прекрасная, жаль будет это всё в чужие руки отдавать. Он это должен понимать. И, я надеюсь, обрадуется, что мы присмотрим за его домом. Никто ведь не знает, чем его замысел кончится. А вдруг его там никто не ждет, и он только зазря дров наломает?

– Он говорил, что ждут, – пожала плечами Шелта.

– Сегодня ждут, завтра не ждут. Никогда нельзя наперед загадывать. Вспомни, какие у тебя самой радостные мысли с Хидом были. – Она осеклась, заметив боль на лице подруги. – Кстати, ты слышала, что Закра говорит?

– По-моему, она только и делает, что говорит. Сомневаюсь, что она даже во сне молчит. Она меня пугает.

Закра была известной на весь Вайла’тун врачевательницей. Лучше неё никто не мог ни болезнь дурную выгнать, ни ране помочь затянуться. Причем, рассказывали, что, в отличие от прочих лекарей, она не столько травами и отварами орудует, сколько руками да заговорами. Зим она видела на свете невесть сколько, говорят, троих мужей пережила, причем двое последних были гораздо её моложе, и окончательно сошла с ума совсем недавно, когда на неё что-то нашло, и она начала во всеуслышанье пророчествовать. Причем, что самое жуткое, её брехня, в конце концов, почти всегда оказывалась правдой.

Всем была памятна прошлая зима, когда Закра стала говорить про волосы. Разумеется, про рыжие. Как она их только ни называла: и «врагами людскими», и «пламенем пожарным», и «огнём очищенья», и «красными птицами перемен». Эти слова вспомнили, когда в Пограничье вспыхнула и погибла первая застава. Погибла от рыжих дикарей, научившихся управлять смертоносным огнем. И правда: с тех пор жизнь в Вайла’туне постепенно, но неукротимо начала меняться, причем далеко не в лучшую сторону.

Потом Закра сочинила заунывную песенку о том, как куры сгоняют петуха с насеста, заклевывают до смерти и долго не могут решить, кому занять его место. Только все над ней посмеялись, раз – из замка приходит слух, что Ракли перестал быть правителем, а кто теперь вместо него – никому толком не известно. Поговаривают, что их там даже несколько.

И бегство сына Ракли, Локлана, отца Локлана маленького, она точно предсказала, когда носилась между избами и всякому встречному задавала один и тот же вопрос: «Ты уже попрощался с сыном?». Конечно, может быть, она вовсе не его имела в виду, но когда люди из замка принялись разыскивать Локлана по всем закоулкам, Закра перестала об этом спрашивать.

Ещё у Закры была внучка, Кади, которая вроде бы тоже обладала её лекарскими способностями, но при этом оставалась совершенно не сумасшедшей, а очень даже симпатичной и милой, правда, на сегодняшний день уже недоступной для многих бывших воздыхателей, поскольку её очень резко и настойчиво взял под свою опеку один из не самых бедных жителей Вайла’туна, оружейник, точнее, торговец оружием по имени Ротрам.

С ним Мев знакома, к счастью, не была, однако видела на рынке пару раз и ничего уж такого особенного не заприметила. разумеется, Кади было виднее, но вот и соседи считали, что тут явно не обошлось без подкупа. Ротрам всегда жил один, жен и детей не имел, но ведь мужчин никогда толком не разберешь. На старости лет, вместо того, чтобы остепениться, отгрохал, говорят, не избу, а хоромы, нагнал туда всякого сброда, дал в руки оружие, какого у него всегда в избытке водилось, и заставил учиться им пользоваться, чтобы потом выставить на каком-то побоище, о котором в Вайла’туне в эти дни не говорил только немой. Мол, на день Рилоха оно должно состояться. Где-то недалеко от рыночной площади. Мужики местные уже во всю денежки копили. Потому что кто-то пустил слух, будто там можно будет делать ставки на того или иного бойца и в случае его победы получить навар с тех, кто ставил на проигравшего. Делать им нечего!

– Так что говорит Закра? – вывел её из задумчивости голос Шелты.

– Ну, сама я не слышала, – подсела Мев к столу и подперла подбородок рукой, любуясь молодостью и статностью подруги. – Но рассказывают, что она давеча вышла на один из мостов через канал, перегородила дорогу и, раскинув руки, ну, знаешь, как она обычно делает, стала сперва просто скулить и завывать, а потом бухнулась на колени и затараторила так, что никто её понять поначалу не мог. Вроде бы, мол, что замку считанные дни стоять осталось, что грядет буря-ураган, который сметет его со скалы в Бехему и наступит конец.

– Интересно, кому? – Шелта спокойно поставила очередную миску торцом на полку и опять провела ладонями по влажному подолу.

Последнее время при упоминании Бехемы ей приходил на память её любимый негодяй и изменник, её Локлан, которому она однажды, всего однажды имела неосторожность уступить и который перевернул с ног на голову всю её последующую жизнь. Их встреча в то злопамятное лето была совершенно случайной, он появился на празднике одетым под простого фолдита, а она только-только распрощалась с Хидом и пошла туда лишь потому, что этого захотелось Мев. Мев вообще часто вела себя как девочка, несмотря на то, что старше Шелты на добрый десяток зим. Локлан показался им обоим парнем хоть куда. Он быстрее многих бегал с полными ведрами, умело бился подушками, сидя на бревне, отчаянно танцевал и красиво водил хороводы, а за столом от пуза ел, отчаянно пил, не пьянея, и все время находил поводы для шуток. Кто бы мог подумать, что это сын самого Ракли, правителя замка! Она так им увлеклась, что отбросила всякие предосторожности и даже не обратила внимания на хмурого пожилого мужчину, следовавшего за Локланом тенью. А если и обратила, то не подумала, что у обычных фолдитов редко водятся охранники. Он нравился ей потому, что в нем она видела всё то, чего не находила в вечно озабоченном Хиде, которому в тот раз явно не терпелось убраться на свою заставу. Сейчас-то она понимала, что он неуютно чувствовал себя дома, куда не мог привнести семейного уюта, связанного для Шелты с появлением детей. Вероятно, именно в безумной надежде стать, наконец, матерью она и пошла за Локланом, когда тот нашел её через несколько дней после праздника и пригласил покататься на лошадях. Его появление, тайна его происхождения, вид огромного коня, на которого ей предстояло взгромоздиться, и по-прежнему хмурый провожатый так странно повлияли на неё, что она не смогла отказать и совершила самую большую в своей жизни ошибку, которая стала для неё самой большой в жизни радостью. Потеряв в итоге одного Локлана, она получила другого, маленького и хорошенького, который теперь всегда был при ней и который никогда её не предаст.