Роман Комаров - Картограф

Филя готов был уже кивнуть, но Витя пнул его под креслом. Филя отрицательно помотал головой.

– Не хотите как хотите, – сказал Гомункул чуть раздраженно. – Помните, отныне и вовеки веков вы себе не принадлежите.

– Скажите, а почему именно я стал картографом? – спросил Филя.

– На этот вопрос трудно ответить. Скорее всего, ваша матушка, будучи на сносях, лакомилась мясом черного петуха.

– Что?! Какого петуха?

– Глупо звучит, правда? Не менее глупо, чем ваш вопрос. Никто не знает, почему становятся картографами, проводниками или, скажем, посланниками. Так получается. Врожденный дефект, внутриутробная травма. И это, заметьте, на всю жизнь.

– Так значит, я не смогу писать иконы? – с тоской в голосе спросил Филя. Перед его мысленным взором с грохотом захлопнулась дверь мастерской.

– Писать-то сможете, да никто их не купит. Кому нужны оскверненные святые? Нет, теперь, когда вы нарисовали карту, другое ремесло вам не дастся. Забудьте прежние мечты, новая жизнь, в которую вы вступили, будет куда интересней.

Филе вдруг подумалось, что вступил он не в жизнь, в самое настоящее дерьмо. Поди теперь отмойся! Гомункул сочувственно покачал головой и ничего не сказал.

– Если у вас возникнет во мне необходимость, мой адрес вы знаете. Только больше никого с собой не привозите, я по-стариковски ценю тишину и уединение.

– Между прочим, пергамен ему дал я, – обиделся Витя. – Без меня бы он не нарисовал карту!

– Простая случайность! – сказал Гомункул, поворачивая к нему голову. – Нечего приписывать себе подвиги, которых не совершали. Эка невидаль передать мастеру инструмент. Вы еще себя, юноша, не нашли. Вот взяли вы у меня лягушку, вы хоть знаете, что с ней делать?

Витя покраснел и промямлил:

– Тренировать.

– Тренировать, – передразнил Гомункул. – Уморите животное, и ничего не получится. Ладно, считайте, что я вам ее продал. Давайте полтинник.

– У меня нет, – сказал Витя и беспомощно посмотрел на Филю. Тот вздохнул, вытащил кошелек и протянул купюру Гомункулу. Деньги мгновенно исчезли в бесчисленных кармашках его шерстяной жилетки.

– Стрелы сами сделаете, – напутственно сказал Гомункул Вите, который кивал, как китайский болванчик, все еще красный от смущения. – А вы, Филимон, не берите сразу заказы, сначала потренируйтесь. Лучше ночью, когда никто не отвлекает. Закройте глаза и представьте место, где никогда не были, скажем, дом собачника Ираклия Мордвина. И рисуйте, рисуйте, пока кровь не засохнет. Как закончите, ложитесь спать, карте надо отстояться. Сразу на поиски бежать глупо, да и силы восстановить не грех. Сперва может скверно получаться, не все разглядите, туману в уголки подпустите или клякса где проскочит. Переживать не стоит, ясновиденье придет с опытом. Вроде все … Вопросы появились?

Ошарашенный всем этим Филя сидел не жив не мертв. Вопросов не было, кружилась голова. Только сейчас он понял, что возврата к прежней жизни не будет. Он картограф навсегда, навечно, до гробовой доски, а может, и чуть дольше. Кто его знает, вдруг в Аду тоже художники нужны?

– Ты про благодетеля хотел спросить, – напомнил Витя.

Гомункул Аркадий Николаевич прищурился и посмотрел на Витю с укоризной:

– Что это вы, юноша, ему голову морочите? Зачем благодетель? Картограф – птица свободная, ему никто не указ.

– А как же эта… безопасность? – спросил Филя. – Что, если меня убьют?

– Сперва не убьют, потому что вы ничего еще не умеете, а потом не убьют, потому что не смогут, – резонно заметил Гомункул, расшвыривая угольки кочергой. – Не суйтесь только без надобности в дела сильных мира сего, и останетесь целы.

Филя сокрушенно вздохнул.

– Вижу, не верите старику. Хорошо, дам вам адресок, обратитесь, скажите, что от меня. Если примет Семен Семеныч вас под свое крыло, будете как за каменной стеной. Только плату он с вас возьмет непомерную. За качество, как говорится, три шкуры сдирают!

Гомункул достал из кармана жилетки крошечную записную книжку, в которую был вложен химический карандаш, и быстро начеркал записку к Семену Семенычу и его адрес. Филя протянул руку к бумаге, и словно ток прошел по пальцам и сгустился мучительным зудом в локте. Он ясно увидел небольшой бревенчатый дом, выкрашенный в синий цвет, палисадник, засыпанный снегом, молодую рябину близ дороги, наледь у колодца.

– Браво! – вскричал Гомункул. – Вот вы и прошли свое первое испытание.

Филя удивленно посмотрел на него:

– Какое испытание?

– Я же говорил вам. Проводник должен испытать картографа. Это своего рода традиция, ей много веков. Вы приходите, я даю вам адрес, скажем, булочной или табачной лавки, а вы мне должны описать место до деталей. Можете не трудиться, я видел картинку, которая была у вас в голове. Все очень точно, и даже наледь. Стало быть, Семен Семеныч ходил сегодня по воду. Поправился, болезный. Считайте, что я благословил вас на ремесло. Это, конечно, ничто по сравнению с истинным талантом, но для некоторых важно.

Филя, не в силах ничего сказать, просто хлопал глазами. Сидевший рядом Витя нетерпеливо возился: у него тоже были вопросы, но он не знал, когда с ними сунуться к Гомункулу. Помялся-помялся и решился.

– А он, – Витя кивнул на Филю – может помочь мне найти?.. Ну, вы понимаете…

Гомункул хмыкнул:

– Может, да вот только захочет ли? У вас, юноша, свой путь, вы картографа за штанину не держите. Повторяю, ваша встреча – чистая случайность, он не обязан делать за вас вашу работу.

– Но я должен знать, куда идти! Меня тянет, я истомился.

– Дело ваше. Чем больше помощи привлечете, тем меньше будет ваша доля. Не забудьте и мне гостинец прислать за труды, – Гомункул сделал неопределенный жест рукой, показывая размер гостинца.

Витя кивнул и затих.

– Так, и последнее, – сказал Гомункул. – На чем рисовать карты. Хорошо подходят старые, лучше даже рваные священные книги: Писание, Псалтырь. Берете лист, аккуратненько отделяете от корешка, ножиком зачищаете буквы. Некоторые отмачивают в лопуховом отваре, я необходимости не вижу.

– Я знал одного картографа. Тот брал божественные книги у молокан. Говорил, они самые хорошие, – заметил Витя с видом знатока.

– Можно и у молокан, – согласился Гомункул. – На вкус и цвет товарищей нет. Но учтите, по-хорошему с ними не получится, придется идти на разбой, а это риск.

– А сколько карт можно нарисовать на одном листе? – спросил Филя, разглядывая зажатую в руке у Вити тряпицу. Он припомнил, как сидя в машине, чуть не исказил ее видением теткиного дома.

– По инструкции, один лист – одна карта. Сейчас дерзко экономят, стирают пергамен и снова используют. От этого бывают значительные погрешности. Скажем, в доме семь комнат, а картограф рисует шесть или восемь. Приходит на место и разобраться не может. Так что решайте сами, юноша, я тут вам не советчик. А теперь пойдемте в Караван-сарай. Яблочко-то надо устранить.