Лис Арден - Книга Амадея

Понемногу все возвращалось к первоначальному порядку, умытый и проветренный дом будто помолодел. В одно прекрасное утро Горча позвал Амадея с собой в сад. Обширного хозяйства Стафида не держала, предпочитала покупать зимние припасы у крестьян, но грядкам под травы и кое-какие летние овощи отвела немного места в саду.

Сад примыкал к дому; несколько рядов плодовых деревьев, в основном яблони, ограничивали его периметр. За ними в беспорядке теснились несколько разросшихся кустов, пара-тройка ореховых деревьев, какая-то ползучая мелочь – Амадей понятия не имел, как вся эта растительность называется. Горча вручил ему лопату и поручил вскопать грядки; признаться, эта работа вызвала у мальчика наименьшее рвение со времени его появления в «Копченом хвосте». Старик присел рядом на деревянный обрубок, разбирая в плетеном коробе мешочки с семенами.

– Ка Горча, а на что похожа война?

– Какая именно? – Горча глянул на мальчика единственным глазом. – Копай глубже и комья разбивай.

– На которой ты был.

– Разве я был на одной войне, белыш? Впрочем, из всех них только одна была хороша – та, что не началась. Король тамошний как-то внезапно помер, а наследник предпочел худой мир доброй ссоре. Так что не успели наши корабли причалить к их берегам, как нас обратно развернули.

– Вот это облом.

– И не говори. А все остальные, сынок… все остальные были похожи на кошмар, от которого просыпаешься, недосчитываясь чего-то очень привычного. Например, руки.

– Тебе было страшно? – Мальчик перевернул лопатой пласт жирной красноватой земли.

– Еще как. Потом, когда начиналась самая заваруха – тогда не до страха становилось, но вот до и после – такого страха натерпишься, что хоть в собственные башмаки прячься. А ты зачем спрашиваешь?

Амадей выпрямился, отставил лопату.

– Мне интересно.

Горча покачал головой. В саду было тихо, только птицы пересвистывались в начинающих зеленеть ветвях. Пахло просыпающейся землей и прошлогодними листьями.

– Очень интересно, каково тебе там пришлось. Ты ведь многое повидал, да?

– Чересчур многое. Не нужно тебе об этом знать. Мал еще.

Больше мальчик ни слова не вытянул из старого солдата. Горча охотно рассказывал ему обо всем, что знал и видел – о лошадях и об охоте, о чужеземных обычаях и о дальних городах королевства, даже – с оглядкой и шепотом – о холмовиках и их причудах, но только не о войне.

Вскоре по давней договоренности к дому госпожи Стафиды подкатила повозка бакалейщика, за ним пожаловал мясник (впрочем, его поклажа была вдвое меньше осенней). Кладовая вновь заполнилась припасами, но вечный котел остался на верхней полке.

– Пусть отдыхает. – Стафида критически оглядывала привезенные из ближайшей деревни круги сыра. – Пришло время пасты и открытых пирогов. Ну и горох для слуг никто не отменял, так что кое-кому пора приниматься за работу. Мешок гороха сам себя не вылущит.

Через несколько дней в «Копченый хвост» начали прибывать новые постояльцы, и недостатка в них не было. Кроме путешествующих по торговым или личным делам, на постоялый двор заезжали и просто прогуливающиеся в окрестностях Шэлота богатые горожане. А на исходе мая прибыли гости, которых Амадей еще долго потом вспоминал.

На двор въехала карета, запряженная парой крепких буланых лошадок. Первым из кареты вышел мужчина – высокий, легкий в движениях, с аккуратно подстриженной небольшой бородкой. Одет он был на первый взгляд скромно, но что-то в его одежде насторожило Амадея – сына мусорщика, все-таки. Многие вещи, недоступные его сословию, были ему знакомы, так сказать, в их вещевом посмертии, в их второй помоечной жизни – когда-то богатые и роскошные, они являлись ему жалкими и убогими. Однако даже при стертой позолоте свиная кожа никуда не девалась, и мальчик научился различать такие тонкости, как изящество линии, плотность ткани, пытаясь постигать по обломкам красоту изначального замысла. Так вот, одежда приезжего при ближайшем рассмотрении оказалась куда более хороша, чем это ему пристало. Глаз Амадея оценил ровную и плотную окраску сукна, пересчитал все пуговицы на котте – литые! И каждая на своем месте! Башмаки застегнуты на пряжки, никаких тебе шнурков, одним словом, приезжий обращал на себя внимание – но только тех, кто понимал толк в качестве и не обманывался павлиньими перьями, прячущими обыкновенную куриную гузку.

Мужчина помог выйти из кареты жене; Амадей успел только разглядеть, что дама одета под стать своему мужу и за ней толкаются двое: мальчик лет двенадцати и девочка лет десяти, как его окликнула хозяйка, и он поспешил открывать самую большую гостевую комнату, с двумя кроватями и окном в сад.

– Рад новой встрече, кирия Стафида. Мы вот собрались на ярмарку в Шэлот, – приезжий вошел в дом и поклонился хозяйке. – За нами едут друзья, мы дождемся их здесь.

– Почту за честь, кириос Тавма, – хозяйка радушно закивала. – В добром ли здравии семейство?

– Хвала богам, – мужчина оглянулся: Горча с помощью слуги снимал с лошадок упряжь и уводил их на конюшню. – А вы все вдвоем управляетесь?

– Нет уж, у меня пополнение. За ужином разглядите, мэтр. И распробуете. Этот паршивец за плитой и года еще не простоял, но как управляется с открытыми пирогами – мое почтение!

Стафида не лукавила; действительно, Амадей очень легко нашел общий язык с тестом. Как холода помогли ему понять душу супа и научили добиваться улыбки от вечного котла, так весна – бурлящая, неспокойная, пышущая жизнью – открыла мальчику тайны поднимающегося, ворочающегося в миске теста. Амадею нравилось замешивать его, обминая пухлые бока, вдыхать сытный, чуть кисловатый запах. Они с мукой были одного цвета, возможно, именно поэтому понимание было таким полным и взаимным. За пару месяцев мальчик научился работать и с пресным, и с дрожжевым тестом; в его исполнении мякиш получался ноздреватым, корочка хрустела, а за крошки курицы дрались насмерть.

Вечером Амадей смог разглядеть семью Тавма за ужином. С отцом семейства ему все стало ясно, когда он увидел, как Ясон Тавма улыбается: сначала робко, одним уголком рта, будто пряча свое веселье в бронзовой бороде, а потом вдруг во весь рот, открыто и чисто. Его жена была при нем и за ним, но судя по ее спокойным и уверенным манерам, в доме с ней не то что считались, а, пожалуй, и беспрекословно повиновались. Что касается детей, то старшего Амадей сразу прозвал про себя «минотавриком» – высокий, плечистый, с крупной головой мальчик посматривал по сторонам несколько надменно, что, впрочем, не мешало ему уплетать пирог, растягивая сыр горячими вожжами. Младшая поначалу не привлекла амадеева внимания – подумаешь, какая-то девчонка, на что там смотреть?