Николай Сайнаков - Шлем Громовержца. Почти антигероическое фентези

Духи только чуть колыхнулись, а потом вновь угрожающе зашептали, начали шевелиться.

– Не боятся! – упавшим голосом охнул Карислав.

Духи надвигались. Кровь прилила к лицу Оборотня.

– Ненавижу! – он вздел шар высоко над головой. – Ненавижу вас!!! – Хранитель засветился ярче. – Ненавижу!!! – духи, залитые светом, попятились. – НЕНАВИЖУ!!! – заорал Оборотень во всю глотку, прекрасно осознавая, что он вовсе не ненавидит духов, но помнит тех, кто погиб когда-то в Корбовом лесу, тех, кто был ему дорог. А теперь, он ответственен ещё и за этих, которых повёл за собой. И хотя они ему безразличны, он не допустит их гибели, не позволит забрать их жизни каким-то грибным духам! Он кричал «ненавижу!», хотя здесь должно было звучать другое слово, другое чувство. Но он не умел выражать это другое и не хотел произнести других слов.

– НЕНАВИЖУ!!! – Хранитель ослепительно вспыхнул и угас, растратив весь запасённый свет. Но вокруг поляны больше не было ни одного грибного духа.

Откуда ни возьмись, в кронах загудел ветер. Зашатались подгнившие стволы, сверху полетели обломанные ветки. Ветер усиливался, нарастал, деревья заскрипели, начали трещать. Вот с грохотом рухнул, развалившись на куски, дуб, неподалёку угрожающе накренилась ольса в два обхвата. Стало ясно, что ещё немного и обрушившиеся деревья похоронят их заживо.

И тогда Оборотень шагнул под кроны и снова закричал, перекрывая шум леса:

– Кикимора! Перед тем как погибнуть, я хочу напомнить тебе кое о чём. Вспомни, как ты предала лес! Вспомни, как погибли другие, не склонившиеся перед Ужасом! Ты давно уже не хозяйка леса, а хозяйка пней и поганок!

Ветер утих также неожиданно, как и начался. Лес замер.

– Кто бы говорил, – проскрипел откуда-то старушечий голос. – До утра исполните обещанное, отпущу.

Стало совсем тихо.

– Ой, смотрите, пряселко! – ахнула Золотинка.

В центре испаханной их следами поляны красовалось новенькое, свежеструганное пряселко, с куделью на шестке, рядом лежало веретено.

– Ну что, Карислав, давно последний раз прял? – спросил, не скрывая издёвки, Оборотень.

На поляне чадил дымом костёр. Ещё бы ему не чадить, сухого дерева вокруг за переход не найти. Карислав с убитым видом сидел за пряселком, а Золотинка с Веленой наставляли его:

– Веретено держи на вытянутой руке, да не как меч, а на весу, пальцами.

– Пух потихоньку тяни, что ты рвёшь как бороду недругу, у тебя не клок, а нить должна получаться.

– Потихоньку, потихоньку, не торопись!

– Да спокойней, молодец, спокойнее, ведь не девку из родительского дома умыкаешь. Али с перепою руки дрожат?

– Я уж два дня не пил.

– Ну значит срок пришёл, к бражке потянуло! Да не ломай ты пряслице, новое никто не даст.

– Тяни, тяни нитку, свивай. Что-то она у тебя как пиявка толстая получается.

– Какая получается! – ворчал Карислав. – У меня руки не для того дадены.

– Конечно, они у тебя, чтобы голову чесать, когда думать пытаешься!

– А ты не думай, ты следи, чтоб нитка тонкая была, да везде одинаковая.

– Да чтоб я, Горимиров дружинник…

– Да вместо языка руками работал?

– Хватит, Велена, не дразни его, вишь весь посинел уже.

– Это от натуги, он думает, что веретено крутит, а сам им как топором размахивает.

– Ничего, научится, пусть хоть немного женскую долю почувствует. Правда виллам прясть не положено, но и я пыталась, когда сестрёнки не видят.

– А я ведь тоже пряла только когда крохой совсем была, а потом всё больше на коне, чем за прялкой.

– И они меня ещё учат! – возмутился Карислав. – А сами же сроду не пряли! Может, потому и у меня не получается?

– Не получается, потому, что язык на ниточке болтается, чуть ветер задует, так они и трепещет. Да верно это и не ветер, а в голове сквозняк!

Даже Золотинка не смогла удержаться от улыбки, но подругу осадила:

– Хватит уже. Видишь, у него уже выходит немного.

Что у неё появилась подруга, в этом, опосля всего прежитого, Золотинка уже не сомневалась. Да и Карислав с вечно храбрящимся Святомором уже стали для неё своими. Только по отношению к проводнику она не могла сказать ничего определённого, уж больно темно было у него на душе…

Пока Святомор задумчиво подкармливал костёр, а женщины занимались Кариславом, Оборотень незаметно скользнул в темноту, быстрым шагом ушёл саженей на пять сотен. Кикимора не мешала, знала, наверное, что он никуда не денется. Споро, как умеют только всю жизнь прожившие в лесу люди, он разжёг большой костёр, вытащил из ножен Кариславов меч.

– Смотри, навья, видишь резы?

– Гляжу, вижу, как не видеть.

– А прочесть можешь?

– Тому, кому резы не назначены, слова не читать, смысла не знать. Неграмотная я.

– Тьфу, нечисть. Ну хоть знаешь чьи резы?

– Знаю лишь, что старые, со времён ещё битвы с богами. А ты подавай-ка мне лучше кого из своих спутников на замену, твори измену, а то мне надоело кактаться, без дела болтаться.

– не спеши. Видишь меч? Ступай на него. Немного погодя срублю тебе кого, так ты его сразу схватишь, и прямиком в замирье.

– Нет уж, такого уговора не было, чтоб я на мече слепая, в ножнах глухая, сиднем сидела. Лучше я тебя сейчас удушу, с собой утащу.

Оборотень ощутил, как его горло сжимают холодные пальцы, и сам похолодел.

– Постой! Я тебе такого провожатого найду, сласть просто.

– Что, ребёночек?

– Нет, лучше. Колдуна, человетца, власть немерянную имеющего.

– Ух ты, ах ты, хорошо, весело. Может он ещё и князь? – с надеждой пронудела навья, убирая руки.

– Да почти что и князь, – согласился Оборотень.

– А скоро ли?

– Да уж скоро.

– Ну, ладненько. Клянись, что не обманешь.

Оборотень поклялся, искренне надеясь, что в случае чего к полуправде его не придерутся, а ежели случая не случится, то авось вызволит. Раскалив на огне меч, он зашептал наконец наговор, бросил на лезвие кусочки мухоморов. Клинок вспыхнул оранжевым и Оборотень успел заметить, как метнулась на него голубая призрачная тень.

Веретено жужжало не переставая. Карислав, обливаясь потом, допрядал остатки кудели, ловко сучил нитку толстыми пальцами, но его все поторапливали – кикимора вот-вот могла прийти за работой, а когда именно здесь наступает утро – не мог определить точно даже Оборотень. Птицы эти места облетали стороной, а неба – лишь клочок, да и тот в мареве испарений. Но даже сквозь марево было видно, что небо светлело.

– Быстрее, Карислав. – Велена неотрывно следила за его работой, сидя рядом. Карислав заметил синие круги под её глазами и покрасневшие белки и пожалел соплеменницу, ей тоже приходилось не сладко.

Впрочем, даже жалеть было некогда. Кто бы самого пожалел. Всё его внимание сосредоточилось на нитке, создающейся в руках. А руки у него устали страшно, спина затекла, шея болела, а кудель всё не кончалась и не кончалась. В слезящихся глазах рябило, но неужели, кажется, что стало светлее?