Эндрю Адамсон - Дорога в Эдем

Мне пришлось выслушать лекцию о том, как безрассудно было делать татуировку, да еще и рядом с поглотителем, но мистер Уайт больше ударял на то, что это и могло стать причиной неправильного выброса катализатора из красного диска. Я смиренно попросил прощения и он, кажется простил меня. В наказание мне стала эта процедура. «Почти не больно» в его понимании, наверное, это выжигать клеймо на голом теле. Я едва сдерживался, чтобы не закричать и снова едва не упал в безвесть. Он снял сначала красный диск и сменил в нем катализатор, потом закрепив на место красный снял синий и поменял ингибитор. Когда пришло время их пустить в ход мое сердце едва не остановилось. Я не буду описывать тот приступ пятиминутной боли, но мне казалось, что я нахожусь на пятом кругу по Данте.

Когда процедура закончилась, мне был отдан приказ отдыхать, на что я не возражал. Раз уж Ала предупредили, то я могу и переночевать в этом месте. Один минус в том, что мне придется пропустить день работы.

На следующее утро я проснулся новым человеком. Боли в теле и след простыл, голова пришла в нормальное состояние, а сердце спокойно отбивало свои доли. Доктор Уайт снова осмотрел меня и с чистой душой (и парой таблеток от головной боли) отправил меня домой.

Вместо того, чтобы просиживать свои штаны в автобусе я решил прогуляться, а заодно и подумать над тем, что произошло. Начать наверное стоило с того, что правда ли то, что все происходило на самом деле? Каждая клеточка моего тела кричала о том, что такого просто быть не может, и разум почти соглашался с тем, что это были его проделки, но одна вещь говорила об обратном: татуировка на груди. Она разместилась прямо в центре между дисками поглотителя. Это было доказательством того, что происходящее – правда.

Пока я поднимался по лестнице к двери нашей квартиры, то понял, что надо будет оправдываться еще и перед Аланом за то, что я «сделал» тату, если он заметит. Но это дело я отложил на последний план и перешел к присчитыванию своих обычных дел. Раз я сегодня буду целый день дома, то могу приготовить что-то вкусненькое, и так как брата нет дома – можно разгуляться по полной.

Я открыл дверь и тихо вошел внутрь, словно боясь потревожить кого-то. Когда я обернулся, чтобы закрыть дверь, то почувствовал, что мне в спину глядят. Я резко обернулся назад и увидел копну длинных рыжих волос, а в руках лук, и пылающая стрела, что нацелена мне в сердце. В этот миг время для меня остановилось.

***

Я никогда не забуду тот день, когда стал частью этого неудачного эксперимента, где основным материалом исследований были жизни людей.

Придерживая правую руку левой, я бежал по лестничной площадке вниз. Рана ужасно болела и давала о себе знать с каждым новым шагом. Ступенька за ступенькой… я, как можно быстрее – как позволяли силы – пытался сбежать вниз, на открытое пространство. Чувствуя на себе убийственный запах крови, чувство приближения хищника и осознание того факта, что мне осталось жить считанные минуты, заставляло мозг работать без передышки.

Пробитая насквозь рука выпускала все больше крови, и голова кружилась, как на карусели, но все же я пытался сохранить самообладание. Оно убегало от меня все дальше, как хороший сон. Подушечки пальцев немели от прикосновений к холодным стенам, но если я отойду от них, то без сомнения упаду и вряд ли уже встану. Я слышал, как она идет за мной. Звуки шагов таким же холодным эхом отлетали от стен. Моя одежда с одной стороны просочилась насквозь красной жидкостью. Я не знал, как остановить кровь, а наложить перевязку сил уже не хватит. На что я надеюсь?

Я слышу, как у выхода лает собака. Спускаясь со второго этажа на первый, я чисто интуитивно пригнул голову, и над моей головой пролетело что-то, что пробило стену насквозь. Ошметки стены полегли на полу и ступеньках, в стене прозияла огромная дыра. Взрывная волна толкнула меня вперед, и я, не сумев удержать равновесие, упал с последних пяти ступенек, впечатавшись в другую стену.

Рана на руке заныла сильнее, я до боли укусил губу, чтобы не крикнуть. Снова залаяла собака. Из последних сил я поднялся и выбежал наружу. Хотя «выбежал» – сильно сказано. Заперев за собой входную дверь, я отошел немного назад и вытащил травматический пистолет из заднего кармана, который удачно прихватил из рабочего стола брата. Прицелившись и держа на мушке дверь, я отошел еще немного назад, сделав буквально четыре шага – тихих холодных шага.

Наша квартира полностью разрушена, почти все сгорело или продолжает гореть, пламя распространяется как по бензину, и скоро весь дом будет охвачен огнем. Те, кто мог – убежали, а остальные, наверное, уже обуглены. Чем больше я об этом думаю, тем ужаснее мне становиться.

Рядом со мной объявился черный пес. Он скалился и был готов прыгнуть на меня в любую секунду стоит мне пошевелиться.

– Учуял запах моей крови, чёртова псина? – вскрикнул я и дернул рукой с пистолетом. Я нажал на красный диск, надеясь, что всплеск адреналина позволит прожить мне хоть немного дольше, но вместе с этим у меня обострились все негативные чувства и злость восседала над всеми остальными.

Пёс кинулся на меня. Он повалил меня на землю и укусил прямо в рану в правом плече. Я заорал как бешеный, брыкая головой из стороны в сторону, но железная хватка острых клыков не давала мне освободиться. Пес гаркал, а я от боли чуть не сходил с ума.

Я пробил резиновыми пулями пса три раза. Мне на щеку брызнула кровь, только уже не моя, а пса, который коротко заскулил и медленно лёг на землю. Из его пасти потекла слюна вперемешку с моей кровью. Я уже не смогу подняться.

Обреченно посмотрел на дверь, моя спина ощутила, как подо мной растекается лужа из крови, запах горелой резины и угля смешался с теплым вкусом крови и залез в нос, а моя рука уже полностью онемела, и скоро парализует и ноги. Я не встану.

Железная дверь слетает с петель и проносится надо мной. Пламя медленно слезает вниз. Выходя из тени, ее лицо обретает очертания. Я узнаю в этом лице ту, что была рядом долгое время, которой я верил, как одной из немногих. Я считал её частью своей семьи.

Чувство злости сменяется на чувство обиды, я не могу понять, почему она это делает, но останавливаться она не намерена. Что-то в ее глазах, когда-то радостных и горящих, пугает меня настолько сильно, что отнимает дар речи. Или это уже страх перед смертью?

– Ну, Элли, какого это умереть в таком жалком состоянии? – она злорадствует.

– Подло… я тебе верил… почему ты так поступаешь?

– Скоро ты всё поймешь, ― она произнесла эти слова с улыбкой и игриво. Таким тоном она обычно разговаривала со мной, когда ей приходила идея для новой песни или картины. Эти воспоминания укалывают меня, как подушечку для иголок. Они сменяются на картинки, что я вижу сейчас перед глазами.