Наталья Сарафанова - По закону возмездия. Боевое фэнтези

– Говори, – приказал Заук.

– О, почтеннейший, я уже рассказывал всё. Зачем же повторяться?

– А ты ещё раз повтори, – настойчиво произнёс Заук, голосом, не терпящим возражений.

– Это он во всём виноват, – нагло и уверенно произнёс Адаульф. – Я сразу же, как приказал мне вожак, передал Тайлугу деньги на постройку стены и взял с него расписку. Она перед вами на столе, о, почтеннейшие и достойнейшие жрецы. Вы сами убедились в том, что на ней рука Тайлуга. Я передал деньги, и уже через четыре луны Тайлуг поведал мне, что стена построена, о чем я не замедлил сообщить вожаку и Совету жрецов. Я был уверен, что стена построена. Я же не знал, что он растратил золото. Я ему доверял, как другу. Когда же наступило время передать ему твой приказ, о, достопочтенный жрец, я самолично отвез его. Было темно. Я не видел всех стен. Я виновен, но виновен только в том, что, своевременно, сам лично не проверил строительство городских укреплений. Я доверял ему, как своему другу, а он стал преступником, растратчиком имперской казны. Он оставил город без защиты. Негодяй! Подлая крыса! Из-за него погибли тысячи людей. Он во всем виноват. Враг ворвался в город через гнилые деревянные укрепления.

– Адаульф. Твой змеиный язык клевещет, – прошептал Тайлуг, чувствуя, как холодный каменный пол уходит у него из-под ног. Вместе с тем, он начинал понимать все. В одно мгновение он сообразил, почему наместник прибыл к нему лично, и как эти золотые монеты оказались в доме. Адаульф присвоил деньги имперской казны, но опасаясь за свою шкуру, решил, подсунул их малую часть Тайлугу, а разрушение Монтигура было на руку этому подонку. Вполне возможно, что этот мерзавец сам навел врага на город. Не зря бестархгетальп Амон говорил о предателях.

«У меня никогда не было более надежного друга», – Тайлуга передернуло. Он вспомнил эти слова Адаульфа в ту злополучную ночь его приезда. Теперь этот мерзавец подло лжет.

– Это он во всём виноват, – снова повторил Адаульф.

– Твааарь! – Тайлуг кинулся было к Адаульфу, но крепкая цепь остановила его, и он беспомощно свалился на пол.

– Гнусная тварь, – процедил он уже негромко и брезгливо сквозь зубы, поднимаясь на ноги.

– Ступай, Адаульф – удовлетворенно произнес Заук, и тот послушно удалился.

– Этого не может быть, – прошептал Тайлуг и мотнул головой, не веря в происходящее. – Адаульф подло лжет. Я не получал от него денег.

– А это? – Заук указал, на рассыпанные по столу, монеты. – Откуда в твоем доме эти деньги?

– Мне их подсунул Адаульф! Я не присваивал деньги казны! Кроме того я направил тебе своего гонца с донесением.

– Не было гонца! – решительно возразил Заук. – Не было никакого гонца! Ты растратил деньги имперской казны и не построил стену. Ты ввел в заблуждение вожака, Совет жрецов и наместника. По твоей вине разрушен город, погибли тысячи неповинных людей. Кроме того, в сговоре с харсами ты самовольно покинул поле сражения, но, заметив, что наша армия побеждает, для видимости вступил в битву.

– Я вступил в сговор с харсами?! – вырвался крик из груди Тайлуга, эхом разнёсшийся в темноте. При этом рука его машинально дернулась к рукояти меча, но встретила пустоту. – Ложь! Я подчинялся личному и тайному приказу бестархгетальпа Амона! Мой хугатон был в засаде!

– Не надо списывать свое предательство на великого воина геройски погибшего в битве по твоей же вине, – презрительно скривившись, произнес Заук.

– Но я говорю правду!

– Кронгетальп Тайлуг! – жестко и громко произнёс Заук. – Ты обвиняешься в государственной измене и растрате средств имперской казны. Достопочтенные члены суда, у вас будут вопросы к обвиняемому?

– У меня есть вопрос, – поспешно и нетерпеливо произнес Та-Зам. – Преступник, скажи нам, где остальные деньги? Неужели ты успел пропить и прожрать столь великую сумму?

– Спроси это у Адаульфа, – гневно произнес Тайлуг. – Деньги у этого мерзавца.

– Испытание высшей болью скажет нам, куда ты укрыл золото, – ухмыльнулся Та-Зам.

– К сожалению Закон Мауронга запрещает применение пыток к лицам командного состава Империи, – разочарованно произнес Заук. – Но я надеюсь, что Тайлуг для смягчения своего приговора сам все расскажет.

Тайлуг мотнул головой.

– Мне не нужно смягчения приговора. Я не изменник и не брал деньги имперской казны.

– У меня более нет вопросов. Мне все ясно, – брезгливо скривив тонкие губы, произнес Та-Зам.

– Странно все же, – задумчиво промолвил Зоар. – Как мог столь преданный Империи воин стать изменником.

– Ничего странного нет. На самого доблестного и преданного воина, чтобы купить его имеется свое количество золота, – презрительно промолвил Та-Зам.

– Это верно, – согласился Зоар. – Да и факты все против Тайлуга.

– Факты говорят, что Тайлуг виновен и достоин смерти, – решительно заявил Заук.

– Достоин смерти, – согласился Та-зам.

– Достоин, – кивнул Зоар.

– Ты государственный изменник, Тайлуг. Ты предал интересы Империи и будешь повешен, – жестко произнес Заук.

– Достопочтенные, у меня есть предложение, – вкрадчиво произнес Та-Зам мерзко ухмыльнувшись. – Я предлагаю казнить этого негодяя в день открытия поединков за меч вожака Империи. В столицу соберется множество людей со всех краев наших земель. Пусть они увидят справедливое возмездие за гнуснейшее преступление в назидание многим.

– Хорошее предложение, – согласился Заук. – Итак, бывший кронгетальп Тайлуг, ты признан виновным в казнокрадстве и государственной измене. Ты будешь предан смерти прилюдно через повешение в день открытия поединков за меч вожака Империи. Стража! Уведите его!

Тайлуга повели обратно по коридору. Острые наконечники копий упирались в его спину. Он не чувствовал их. Существовавший ранее мир, знакомый, привычный, справедливый в его понимании мир, в котором он испытывал радость и боль, веселье и печаль, надеялся и верил, словно иллюзорная картинка, разорвался на мелкие обрывки, уносимые безжалостным, холодным ветром. За картинкой той распахнула свои объятия темная бездна.

– Адаульф. Адаульф. Я убью тебя. Я приду за тобой из мира мертвых, – едва слышно шептал он.

В темнице его левую руку примкнули цепью к железной скобе на стене. Ржавая решетка с лязгом затворилась за ним, и его глаза погрузились в полную темноту. Он уселся на пол и прислонился затылком к холодным камням, испытывая бесконечную злость на самого себя.

– Как я мог? – произнес он, ударив себя кулаком по лбу. – Как мог так ослепнуть и не увидеть очевидного, не разглядеть в этих поросячьих бегающих глазках Адаульфа гнусного и подлого замысла?

В бессильной ярости он вскочил с холодного пола. Цепь, державшая его, безжалостно зазвенела.