Сергей Фомичёв - Серая орда

Молодые парни, наоборот, принарядившись, подтянулись ко двору старосты, с надеждой попасть на глаза приезжим. Вдруг да и глянется кто из них воеводе – и возьмет он удальца в свою дружину. И такие случаи, говорят, бывали. Само собой, и мальцы вертелись здесь же – но эти-то больше из любопытства.

И вот со стороны Коломны из рощи появился отряд. Невеликий, всего в дюжину всадников и безо всякого обоза. Впереди, сверкая дорогой броней, не прикрытой ни плащом, ни какой иной накидкой, ехал местный волостель.

Наместники в эти годы менялись часто. На Москве менялись князья, менялись тысяцкие, дворские, а вслед за ними менялись наместники и прочие княжьи слуги. Однако этого боярина дед Кузьма всё же припомнил, – видел, бывая на работах в Коломне.

С приближением отряда настроение в селе сразу переменилось. Лукавство куда-то исчезло, и оставшиеся встречали сборщиков с искренней радостью и гостеприимством: «Вот они мы. Бедные, но хлебосольные. Рады видеть посланцев мудрого князя. Кто там у нас сейчас? Семён? Рады видеть Семёновых витязей. Всячески угодить готовы».

Чуть пригнув голову, наместник миновал ворота и спешился, передав повод одному из своих дружинников. Он поздоровался со старостой и сразу же подошел к выложенным во дворе припасам. Шагая вдоль ряда, внимательно осмотрел собранное, но надолго нигде не задержался. Из нарочно открытой кадки с квашенной цельными кочанчиками капусты, пальцами выловил один, дал стечь соку и с удовольствием захрустел. Осмотрев овощи, утварь, зерно и прочую мелочь, подошел к загону со скотом.

– Самых дохлых отобрал? – наместник строго посмотрел на Кузьму.

– Какие уж есть, – развел тот руками. – На то и зовётся скотина худобой, что худа по природе.

Боярин не стал спорить. Почесал голову и неожиданно грубо сказал:

– Хочешь, пройдусь со своими молодцами по вашим схронам? Всё заберу, что припрятали. И девок, знаю, укрыли. Моим парням как раз позабавиться.

«Прознал окаянный, – подумал Кузьма. – Вообще-то, легко пройтись по схронам вам, бесовым детям, не выгорит. Схрон он и есть схрон. Если и найдёте место, то вас ещё раньше углядят – и дальше в лес утекут. Ищи там». Но ссориться с витязем не хотелось, и староста понял, что нужно откупаться.

Сходив в избу, протянул наместнику пять старых, изрядно потёртых арабских дирхемов.

– Не губи, боярин. Вот, весь запас, отложенный на чёрный день, отдаю.

– Я и есть твой чёрный день, – рассмеялся княжий муж, принимая монеты.

Ещё раз осмотрев собранное, наместник распорядился:

– Зерно, скот, рыбу и что там ещё у тебя, сдашь в обоз – он по бездорожью отстал немного, но думаю, скоро будет. Я заберу серебро и шкуры.

Староста возражать не посмел, поплёлся за тем и другим.

Шкур, собственно, оказалось немного, а дорогих мехов и подавно не случилось – село давно уже не промышляло зверя, которого в многолюдных местах становилось всё меньше. Зато серебра собрали, сколько нужно – оно в московском княжестве водилось. Серебро селяне сдавали частью в гривнах, но больше серебряной утварью – блюдами, кубками, ложками, ножами. Попадались и редкие на Руси монеты. Не целые, конечно, рубленные на половинки, а то и четверти.

Проследив, как дружинники после взвешивания закладывали серебро в седельные сумки – гривны к гривнам, утварь к утвари, боярин вновь подошел к старосте.

– Дождёшься обоза, – строго наказал он. – Передашь моему брату, он там за старшего остался, чтоб нагонял меня как можно быстрее. До вечера не успеют, пусть останавливаются на ночь в Подгорном. И ещё передай особо – не нагонит, пусть на себя пеняет. Понял ли?

– Как же всё понял, боярин. Всё передам. Не изволите ли баньку с дороги, покушать чего?

Париться боярин не изволил. И вообще задерживаться надолго не собирался, но на «перекусить» его дружина согласилась. Кузьма даже обрадовался, повёл всех в свою избу, которая на такой случай «в упадок» не приводилась.

Там, перекрестившись на образок в углу, дружинники уселись за длинный стол. Ели быстро и молча, запивая дичь и пироги только квасом. К пиву и мёду хмельному не притрагивались, словно в военном походе были, а не в своё село с бором пришли. Как только затевался какой разговор, старший суровым взглядом говорильню немедленно пресекал. Староста немного удивился, но, разумеется, промолчал – не его ума дело.

Без хорошей беседы стол опустел в один миг. Стряхнув в рот последние крошки и вновь перекрестившись, дружинники вышли из дома. Молча взметнулись в сёдла, молча покинули двор. Только наместник повторил напоследок:

– Не нагонят – пусть на себя пеняют!

После чего двинулся вслед за отрядом.

Осознав, что кметям недосуг бегать за девками, а наместнику – присматриваться к хозяйствам да подсчитывать, не разбогатело ли село случаем, и не взять ли с него сверх меры, Кузьма на радостях перекрестился. Оставался ещё обоз, но обозникам и вовсе недосуг будет, когда староста строгий боярский наказ передаст.

Отставший обоз ждали долго. Юнцы, разочарованные невниманием воеводы, большей частью разошлись по домам, дети разбежались обедать, и староста остался возле дома один. Солнце уже стояло на полдень. Из оврага потянулись обратно в село пугливые бабы с сумасшедшей старухой во главе. Кое-кто нетерпеливый уже и из леса прибежал, проведать, всё ли обошлось. И Кузьма изрядно посадил голос, убеждая селян не высовываться прежде времени.

Только пополудни на той же дороге появился обоз. Возы частью пустые, частью нагруженные собранным в других сёлах добром, неспешно въезжали в Берёзовый Лог. Возничие, те же мужики, не первый год привлекаемые наместником к делу, дорогу знали и правили на двор старосты без понукания. Отставших сборщиков сопровождал большой конный отряд, Кузьма приметил среди всадников витязя, точь-в-точь похожего на недавно отъехавшего боярина.

«Вот и братец пожаловал», – понял староста.

Он поклонился воинам и, обращаясь к витязю, доложил:

– Велено передать вам, боярин, чтоб забирали зерно, овощи, мёд, рыбу, скот. А серебро да ещё шкуры ваш брат, наместник, уже увёз. И вам, боярин, велел особо не мешкать. А ночевать, ежели у вас заминка выйдет, он распорядился в Подгорном…

Лицо прибывшего брата наливалось краской с каждым произносимым старостой словом.

– Какой такой наместник? – прошипел боярин Кузьме в лицо, хватая его бороду одной рукой, другой же вытаскивая из-за голенища плётку. – Ты что же, олух, своего боярина не признал?

От предчувствия чего-то дурного у Кузьмы сделалось нехорошо на сердце, но удара не последовало, и он поспешил объяснить:

– Так полагаю, боярин, брат это ваш был, да он и сам этак молвил. И лицом точно вы, вылитый, и доспех княжеский на ём, – Кузьма уже догадался, что дело приняло дурной оборот, и что теперь непонятный гнев княжьего сборщика падет на одну лишь его подвернувшуюся некстати голову.