Дмитрий Гаврилов - Смерть за смерть. Кара грозных богов

– Коли не боитесь, – как ни в чём не бывало продолжил князь, – зачем по избам заперлись?

– Осторожность, мил-человек… Осторожность лишней не бывает.

– Ты кого человеком назвал?! – не выдержал Ласка. Оказалось, тонкотелый дружинник тоже умеет басить не хуже медведя. – Не видишь разве? Перед тобой князь! Полат, сын Рюрика!

Дряхлый селянин не дрогнул. Улыбался по-прежнему… обречённо.

Всё, что происходило дальше, Розмича несколько насторожило.

Деревенские высыпали из своих избушек, начали кланяться. Полат благосклонно выслушал заздравные речи, принял из рук худосочной девицы ковшик с колодезной водой. После объявил о своих надобностях – шесть мешков овса и весь, какой есть, выпеченный хлеб.

Ему ответил всё тот же старик. Объяснил, мол, третий год неурожай. Из съестного только сушеные грибы имеются. Полат окинул собравшийся люд грозным взглядом, повторил просьбу.

Князю указали на общую худобу – лето минуло совсем недавно, но отъесться селяне не успели, слишком отощали за зиму. Да и не заменят лесные коренья хлеб, сколько ни жуй. И щедрость Большого Леса ощутима лишь тогда, когда на огороде тоже есть чем поживиться. Одной охотой тоже не насытишься…

То, что среди селян ни одной брюхатой бабы, ни одного младенчика, воины заметили без подсказок. И детей в толпе всего пятеро, и те – почти отроки и отроковицы. Малы́х – будто и не было никогда. Старик – один-единственный, который навстречу вышел…

– Мне нужен овёс для лошадей, – в третий раз повторил Полат. – И хлеб для воинов.

В четвёртый повторять не стал. Приказал отпереть закрома и показать дружинникам. Ослушаться княжьего слова селяне не смели. К тому же не просто князь – сын пресветлого Рюрика!

Розмичу позволили остаться в седле, подождать вместе с Полатом и Лаской.

Алодьский дружинник кожей чувствовал ненавидящие взгляды селян и проклинал свою болтливость.

Из деревни уезжали под бабий плач – дружинники Полата нашли, что требовалось. Скудные запасы, предназначенные для весеннего сева, были сокрыты хорошо… на взгляд тех, кто дальше собственной избушки не бывал. А воин, прошедший хотя бы одно сражение, мыслит совсем иначе и глядит куда внимательней селянина. Такой и припрятанный в самом неожиданном месте самоцвет найдёт, не то что зерно.

– Не кори себя, – сказал Розмичу Полат.

– Не корю, – соврал тот.

Лучше соврать, чем признаться. Ежели коришь себя, значит, и князя осуждаешь. А властители таких дум не терпят.

– Ладно, ладно, – усмехнулся князь. Он кивнул алодьчанину держаться рядом, остальным велел поотстать. – Розмич, жизнь не так проста, как кажется простолюдину.

Слова, равносильные добротной пощёчине, дружинник выдержал не дрогнув. Только в глубине души шевельнулась обида – за несколько лет в Алоди ему никто, ни одна псина пахарским прошлым не пеняла, а белозёрским будто и поговорить больше не о чем.

– А князья не только каждодневной справедливости служат, – продолжал Полат. – Князь должен смотреть дальше, в будущее.

Розмич прищурился. О вещем даре своего князя – Олега – дружинник знал. А вот о том, что и Полат умеет будущее прозревать, слыхом не слыхивал. Или речь о чём-то ином?

Белозёрский князь будто мысли прочёл:

– Волхование дано не каждому. Тем, кого боги обделили вещим даром, остаётся надеяться на собственные силы. Воспитывать в себе прозорливость. Учиться думать, подмечать, угадывать. Понимаешь?

Тропа, которой ехали, была до того узкой, что мужчины изредка соприкасались стременами. По обеим сторонам – исполинские деревья, стоят плотно, точно частокол. Порой плотный ряд стволов сменяется густым орешником с пожухлой от осеннего холода листвой.

Розмичу казалось, что от князя веет жаром. Будто в душе владыки полыхает настоящий пожар – то ли негодования, то ли истового желания быть понятым. Одно алодьский дружинник знал наверняка – Полат не лжет.

– Понимаю, – хмыкнул он. И всё-таки решился: – Только при чём тут зерно? Нам три-четыре дня до Новгорода идти, неужели не потерпели бы? Сами подстреленной дичью сыты, лошадям – травы вдоволь. А селяне помрут теперь.

Князь говорил более чем спокойно:

– Не помрут. Весной хоть к тому же Новгороду сходят и ещё добудут.

– Так кто ж им даст?

– Захотят – добудут! – отрезал Полат. – Нам зерно нужней.

– Почему?

– Потому как лошадям одной травы мало. Если не накормим как следует, то к Новгороду совсем обессилят и захиреют. И что тогда получится? Что люди подумают? Мол, князь Белозёрский дружину и лошадей впроголодь держит?

– И что из этого? – буркнул Розмич чуть слышно.

– А то! Решат, будто князь лют и несправедлив, раз самых верных и преданных обделяет. Пока народ видит благополучие князя и дружины, он и в собственное благополучие верит. Ещё могут подумать, будто Белозеро – дурной, голодный край, а раз так, то и князь бестолковый. Опять разочаруются. А такие мысли опасней самого злого врага. От таких мыслей и до бунта недалеко. Теперь понял?

Розмич кивнул.

– Благополучие всего народа важней сытости одной захудалой деревни, – довершил свои размышления Полат.

Алодьский дружинник снова кивнул. Спорить он не собирался. Даже зубы сцепил покрепче, чтобы лишнего не ляпнуть. Ещё уши заткнуть хотелось – вдруг крики совести не так слышны станут?

Князь знаком указал, что не держит боле, и Розмич облегчённо выдохнул. Он придержал гнедую, позволяя Полату выехать вперёд, обернулся на остальных. Дружинники белозёрского владыки улыбались, перешучивались как ни в чём не бывало.

«Неужто только у меня на душе скребёт?» – подумал алодьчанин хмуро.

Он вернулся взглядом к князю, и в тот же миг ветка ближнего к Полату дерева дёрнулась. Тишину осеннего леса прорезал истошный визг, в воздухе мелькнула рыже-серая шкура.

– Лютый зверь! – заорал Розмич, ударил гнедую пятками.

Лошадь самого князя взвыла громче и страшней хищника, шарахнулась. Тут же напоролась бочиной на толстый древесный ствол и ринулась в другую сторону.

Розмич догнал в считаные мгновенья, но осадить свою гнедую не успевал – та, услыхав истошное ржание, перепугалась до смерти, норовила вырваться из круга опасности во что бы то ни стало. Пришлось прыгать.

Он едва не угодил под удар копыта – княжеская лошадь поднялась на дыбы, пыталась сбросить и громадную кошку, и седока, а после стала заваливаться на бок и рухнула, увлекая за собой Полата. Рысь оказалась сверху, она будто и не заметила падения. По-прежнему цеплялась за лошадиную шею когтями и зубами, отпускать добычу не собиралась. Рвала умеючи – живьём на ломти резала.

Розмич на мгновенье остолбенел – зверь оказался раза в два крупней виденных прежде. Хищная морда, мощное упругое тело, толстые лапищи и вызывающе короткий хвост. Кисточки на прижатых ушах – как хитроумный бант, повязанный на боевом топоре, – трогательные и оттого неуместные.