Александр Прозоров - Ведьмина река

Новым днем дорога надолго заманила их в сосновый бор, усыпанный крупными валунами. Почти до полудня путникам пришлось петлять между камнями, а потом нудно, больше часа, подниматься на крутой склон холма. Но зато, оказавшись на свету, они увидели со своей небесной высоты совсем уже недалеко впереди, верстах в четырех, примостившуюся сбоку к узкой речушке пятибашенную крепость, окруженную сотнями дворов и далеко расползшимися во все стороны огородами.

– Ура-а-а! Наконец-то! – совсем тихо, себе под нос, воскликнул ведун. – Я вижу баню, сытный горячий ужин, кров и мягкую постель! Чур, первую неделю я лежу пластом, а потом мы покупаем лошадей и дальше едем верхом. Что-то я в этом году наплавался. Так вода надоела – скоро квакать начну. Дороги тут вроде есть. Значит, не заблудимся.

Зыря – таково было у хозяина постоялого двора прозвище. Зырянин – происхождение. Вид же – совершенно монгольский: плоское желтое лицо, широкий нос с большими ноздрями, узкие глаза, еле заметная бородка и усики. И хотя Олег точно знал, что никогда в истории монголы на Руси не появлялись, – от одного вида Зыри у него сразу появлялись сомнения в правдивости генетических исследований. Вдруг хоть кто-то как-то, но все-таки прокрался?

Хотя, может статься, такими узкими глаза у зырянина стали от постоянной веселости. Хозяин улыбался всегда: когда назначал цену, когда получал задаток, когда обещал запечь с яблоками поросенка и принести с ледника ставленный мед. И когда дворню ругал за неуклюжесть – тоже улыбался. Вот улыбка, обрастая морщинками, к лицу навсегда и приклеилась.

– Путь на Пермь Великую ты, мил человек, выбрал через нас самый что ни на есть удачный, – самолично расставляя плошки с грибами и вяленой рыбной строганиной, рассказывал хозяин. – Кабы низом пошел, так там реки большие. Чепца, Вятка, Сысола. Через них еще поди переплыви! Лошадей так и вовсе замучишься переправлять. Ну, знамо, и возле Двины реки все полноводные. Мы же по истокам живем. Речки узкие, мелкие, броды на любой найдутся. Езжай себе да песни пой!

– Хочешь сказать, от вас есть дорога прямо на Пермь Великую? – на всякий случай переспросил ведун.

– Да от нас, из Унжи, дорога на любую сторону найдется! – развеселился Зыря. – Хошь на закат, в княжество Галицкое, хошь на восток, в княжество Пермское, хошь на юг, в княжество Булгарское. А на север, к новгородцам, трактов целых три имеется. На Устюг, на Вологду, на Кострому.

– Прямо центр мира, – усмехнулся Олег.

– Болота тут окрест, мил человек, – наклонившись, хозяин оперся локтями на стол. – Топи вязкие, вязи топкие, места дурные и колдовские, чародейские. Много там люда смертного без следа сгинуло. Кто покой вечный обрел, а кто обидами да злобой мается. А за бродом нашим отдушина, поля светлые, высокие, чистые. По ним тракты во все стороны и расходятся. Вот и выходит, что, кроме как через наш брод, ни на одну сторону другого пути нет.

– Коли так, то крепость ваша вся золотом должна быть одета и самоцветами переливаться!

– Э-э, мил человек… Богатство там, где товары ходят, – отмахнулся Зыря. – А товары купцы возят путями речными. У нас же токмо прохожие нищие бродят да гонцы княжеские носятся. А какой путник, такая и жизнь. Потому и стены наши сосновые, а не каменные, и крыши тесовые, а не черепичные, и окна не слюдяные, а пузырем затянутые.

Хозяин отошел на кухню, вернулся назад с кувшином, поставил на стол:

– Готов вскорости твой поросенок будет. А чего спутница твоя к столу не выходит? Оголодала небось давно!

– Больше притомилась, нежели оголодала, – ответил Середин. – Я ей потом чего-нибудь отнесу. Ты давай, садись, опрокинь со мной по ковшику.

– Да некогда мне, мил человек. Хозяйство у меня, хлопоты!

– Какие у тебя хлопоты, Зыря? – ведун красноречиво повел рукой, указывая на совершенно пустую столовую. – У тебя на дворе, окромя меня, ни единого постояльца нет! Куда они, кстати, все подевались? У города, я видел, народ сотнями толпится, иные на телегах прямо ночуют, иные навесы растягивают. Вестимо, к ярмарке готовятся. Да токмо купцы-то все где?

– Э-э, мил человек… – все же присел к столу хозяин. – Людишек-то набежало изрядно, да токмо все больше деревенские они, скарб да души свои спасают. Мошны у них легкие, им за светелки да баню жаркую платить нечем. Бояр исполченных князь к Уржуму повел, хозяева же, что побогаче, в другую сторону с добром своим подались. От так и вышло, что народу много, а жить у меня некому. Один разор!

Не переставая улыбаться, Зыря тяжко вздохнул, и Олег тут же налил ему холодного ставленного меда, наполнив ковш до краев:

– Давай, хозяин, наши уточки во славу Макоши осушим. Дабы о нас не забывала и мошну нашу пустой не оставила. – Они вместе выпили, и ведун спросил: – Про баню-то помнишь, хозяин? Кости мои давно уже прожариться мечтают. Лихоманку придушить, грязь смыть, душу прочистить.

– Да топится, мил человек, топится, как же без этого? Ты, кстати, надолго в Унжу нашу приехал?

Олег помолчал. То, что здешние толстосумы удрали из города, явственно доказывало, что и ему задерживаться не стоит. Так что о мечтах про неделю валяния на перине лучше забыть. Но и мчаться дальше, вовсе не отдохнув, ведун тоже не хотел. Хоть пару дней еды нормальной поесть, в постели нормальной поспать, никуда не гнать, никуда не торопиться…

– Сегодня попарюсь, завтра отлежусь, послезавтра лошадей куплю… Ну, а на рассвете дальше тронусь. Три дня, выходит, проживу. Давай еще по ковшу?

– Как скажешь, мил человек, – Зыря придвинул корец. – Выпьем, и я за поросенком пойду. Как раз, мыслю, дозрел. А как откушаешь, там и баня готова будет…

Настоящую русскую баню, известное дело, никакое купание и никакое мыло заменить не способны. Когда ты в реке плаваешь, вода только снаружи грязь снимает. От мыла пользы не больше. Или, точнее, от щелока, которым в этом мире пользовались куда чаще. Вроде и помыт – но чистоты настоящей нет.

Совсем другое дело – баня. Ты ложишься на полок, плавно зарумяниваешься, пропитываешься жаром, расслабляешься – а кожа твоя в это самое время потом исходить начинает, изнутри все лишнее через поры выпихивая. Выйдешь, в пруд прохладный ненадолго нырнешь, дабы все это прочь с себя смыть, обратно в парную заберешься – и опять твой собственный пот грязь, глубоко в поры набившуюся, наружу раз за разом выталкивает. Тут нужно не теряться, макнуться пару раз, а потом снова в жар и под веничек, чтобы хлесткие удары кожу всю размяли, остатки пакости всякой сбили, отжали, вытянули да и самого взбодрили. После того еще раз надобно искупаться, а уж потом и помыться напоследок поверху, щелоком намылиться да проточной водой и окатиться. Вот тогда человек воистину чистым становится – и снаружи, и изнутри, и глубоко изнутри, и даже сама душа вроде как чище делается. И не ходишь после бани настоящей уже, а летаешь, и мысли после того светлые, и желания…