Николай Ярославцев - Вождь из сумерек

– Настоящий командир получается из парня. А прежде ему и десяток с неохотой давали.

Зорень смутился, вспомнив, что сам даже не посмотрел, как разместили его дружину.

– Ну, вот и все! Утром в путь, конязь. Прощай любимый город, уходим завтра в горы… – дурашливо пропел он. – Дам последние руководящие и особо ценные указания Груздню, и вперед. Как орлы воспарим над вершинами. Не удивлюсь, если нелегкая принесет сюда Войтика.

– Принесла, командир. Уже… – слегка обиженный голос десятника возвестил о его появлении.

– Войтик, пришел твой час. Завтра перед обедом, здесь. Форма одежды походная.

Войтик повеселел и сразу забыл про обиду.

– Так я пошел?

– Так я думал, тебя уже нет?

– Не понял?

– Войтик… – Стас укоризненно покачал головой, и Войтик исчез, хохоча во все горло.

– Пойдем и мы, Зорень. Стоим, как два оголтелых бездельника на глазах у всего города, вместо того, чтобы творить и священнодействовать, печась о всенародном счастье и мировом благополучии.

Пришел запыхавшийся Груздень. Сопел и сверлил глазами.

– Этот собака Спень еще хуже, чем Хмурый, – пожаловался он Стасу, падая на лавку.

– Не обижай воеводу, Груздень, – миролюбиво проговорил Стас. – Воеводы уважать друг друга должны. А Спень, к тому же, твоя правая рука. В обозримом будущем.

– Оторвать бы эту руку. Лучше вообще с одной ходить, чем с такой, – душа Груздня все еще кипела и булькала. – Как это – правая? – вдруг спохватился он и с тревогой посмотрел на смеющегося Стаса.

– А так, мой друг. Я завтра ухожу. И Зорень тоже. И ты остаешься здесь, в Волчке, вместо меня.

– А Алексей?

– Алексей и Хруст сейчас Витенем и Суличем заняты. Хмурый в Заречье сидит. Свист в Соколяне.

– А Пивень? – теряя всякую надежду, спросил Груздень.

– Как и положено волхву. Всюду. Свою сотню отправишь к нему, а взамен от него получишь две.

Груздень сидел, тяжело навалившись на крышку стола, и переживал свалившуюся на него беду. Поднял на Стаса глаза, полные вселенской скорби.

– И что было Серду задирать тебя? Сидел бы я сейчас в десятниках и горя не знал. А теперь? Поспать некогда, поесть некогда. Воев больше пяти сотен. Народ что ни день – семьями едет. И пеше идет. И конно. Вокруг каждого детинца посады растут. За всем уследи, всем укажи. А тебе еще коняжения под ноги валятся, как из-под хвоста моего вороного.

– Так может, снова в десятники? – участливо спросил Зорень и подмигнул Стасу.

– Не могу! – простонал Груздень. – Привык. Могу от тоски пропасть. И даже запить. Вот если с тобой, могу и простым воем.

– Тогда сиди и не плачь. Я слезы вытирать не умею. А услышу еще раз – обижусь и посажу куда-нибудь конязем.

– Все понял, командир, – в испуге вскинул руки. – Молчу!

– Вот это другое. А то сидит, сиротинушка, и слюни пускает.

Зорень, глядя на неподдельный испуг на лице воеводы, не сдержал улыбки.

– Жить будешь здесь, как и должно наместнику. Купава покои покажет. А можешь и в моих поселиться.

– Так у меня свое жилье есть в посаде. А могу и в детинце, вместе с воями, – замахал руками Груздень.

– Нельзя, – веско и решительно отверг его доводы Стас, так, как уже сегодня сделал однажды, – к тебе люди будут приходить. И негоже воеводе Волчьего рода и наместнику людей встречать на пороге землянки. Все, Груздень, с формальностями закончили. Командование сдал.

Подошел к окну и жадно втянул ноздрями вечерний воздух.

– Спать, ребятки. Вставать рано, а Войтик и того раньше поднимет. Груздень, тебе разрешаю сегодня дома ночевать, с семьей.

Задолго до рассвета стукнули у крыльца подковы. Послышался рокочущий голос Войтика, напрочь отвергающий шепот как разновидность человеческой речи.

Стас, Зорень и Рэдэльф вышли на крыльцо.

– Войтик, ты и мертвого разбудишь.

– Кто собрался умирать? – с недоумением уставился на него Войтик, приняв шутку за чистую монету. – Другого времени не нашли?

Стас безнадежно махнул рукой.

– Вперед…

– И с песней?

– Отставить песню. Люди спят.

Купава провожать не вышла. Сколько ни выглядывал Стас, так и не мог разглядеть в окнах ее хорошенькое личико.

«Все-таки обиделась», – подумал.

Всю ночь уговаривала его, но так и не добилась желаемого согласия. Рассердилась и назло, напрочь игнорируя всякие условности, прошлепала босыми ногами мимо изумленной стражи, показав с детской непосредственностью на прощанье розовый язычок.

– Зорень, а почему я ни разу не видел твоей конягини? – осторожно спросил он, направляя коня в распахнувшиеся перед ними ворота посада.

– И не увидишь, – коротко ответил Зорень.

Стас удивленно поднял брови.

– Умерла при родах. Дочь, коняжна Веста, жива, а конягинюшки нет, – неохотно ответил Зорень. – Обхожусь наложницами. А конягини больше не будет.

– Прости, брат Зорень.

– Переболело, – односложно ответил конязь. – Если вернемся, познакомлю. Только поклянись, что не заберешь ее у меня.

– Я? Зачем? – поразился Стас.

– А зачем я с тобой увязался? – с не меньшим изумлением ответил Зорень. – Мне бы град Витень за себя взять, а я за тобой побежал. Войтик мирный черпак на мечи променял. Волхв, которого в Соколянь из леса выманить невозможно было, все дела свои чародейские забросил, от меня сбежал, по городам и весям в седле трясется. И глаза по-молодому горят. А Груздень, Хруст, Хмурый? В Соколяне за разбой вместо ненависти о тебе легенды складывают. У Весты глаза светятся, когда о тебе слышит.

Стас смутился. Почувствовал, как уши огнем горят.

– Что же я за чудо-юдо такое? Ну, хочешь, брат, отдам я тебе этот клятый город?

– Зачем? Все равно не удержу. О тебе молва впереди твоих воев бежит. Ворота перед ними сами распахиваются. Хмурому Заречье проще, чем Соколянь достался. И конязь Осен не сам по себе, люди говорят, расшибся, а волки перед ним выскочили, перед конской мордой.

– Чего со страху не наболтают, чтобы трусость свою оправдать, – равнодушно ответил поскучневший Стас. – Стая у Сумеречного леса. А род мой на твоих землях, а значит, и я под тобой хожу, вместе с Заречьем, Витенем и Суличем. Нам с тобой, пока Сумерки дремлют, такую силу набрать надо, какой я и сам не представляю. Вон они над землей висят. А под ними – лес вот-вот детишек своих на волю выпустит. Вандорги… Орки и тролли по сравнению с ними – зверушки безобидные. Кто скажет, сколько деревьев в лесу? Вспомни слова Рэда. А за ними – неведомая сила темных эльфов. С чего бы светлый принц в чужой мир от своего народа кинулся?

Замолчал, глядя искоса в задумчивое лицо побратима.

– Вот так и Серд решил, что я на его воеводство покушаюсь. А я тебе свою кровь дал, а твоя кровь во мне. А коняжества эти лоскутные все посбиваю. Кто добром не встанет, силой согну. И вольным городам не быть более. Выстоять только единый народ сможет. И не хмурься. Не отниму я у тебя Весту. Увидит раз, сама отвернется, – примиряющее улыбнулся он конязю. – Ростом невелик, лицом сер, к тому же по здешним меркам старик. Развеселись, Зорень! Давай наперегонки.