Вадим Волобуев - Кащеево царство

– Все упряжки к воротам. Живо!

Люди бросились выполнять повеление. После разгрома русичей они прониклись благоговейным трепетом перед своим каном, коего так недавно бесчестили, и любое его желание воспринимали теперь как божий наказ.

Шагах в десяти от кана появился Савелий. Унху подошёл к нему, обнял, похлопал по плечу.

– Боги послали нам тебя. За это ты получишь много рабов и стадо оленей. Я умею ценить друзей.

Новгородец не понял ни слова, но сообразил, что его хвалят. Натянуто улыбнувшись, он почтительно склонил голову. Унху отошёл к краю заплота, опять устремил взгляд на русский стан. Пока он стоял так, размышляя, на стену поднялся Кулькатли.

– Ты – не человек, Унху, – сказал он со страхом. – Ты – дух, посланный тёмными силами, чтобы искушать нас.

Кан вздрогнул, повернул к нему лицо.

– Как говоришь? Дух? Но я ещё не умер.

– Плоть твоя живёт, а душа умерла. Ты отринул всё святое, что есть в человеке, и превратился в ходячего мертвеца. Такой как ты может достичь многого, ибо не стеснён обычаями, но все его свершения идут лишь во зло.

– Разве моя борьба с русью – не благо? – спросил вождь.

– Благом она была бы, если б ты вёл её согласно заветам предков. Но ты втоптал их в грязь и теперь воюешь только ради себя.

– Может и так. Но пока я воевал по заветам предков, удача не шла ко мне в руки. Стоило прибегнуть в коварству, как я начал побеждать.

– Это злые духи соблазняют тебя ложным могуществом, дабы ты склонился перед ними. Ты уже отдал русичам Сорни-Най, и ничуть не раскаиваешься в этом. Богиня проклянёт твой город. Она нашлёт на него бедствия и не успокоится, пока не погубит твой народ.

– Тогда богиня очень неразумна. Почему она не помогла мне, когда русичи пришли в мою землю? Почему не наслала на них болезни и холод? Она сама виновата, что я обратился к негодным средствам.

– Кто ты такой, чтоб осуждать богов? – прошипел пам. – Если Сорни-Най не протянула тебе спасительную длань, значит, так было нужно. Богиня никогда не ошибается.

Унху пожал плечами и вновь обратил взор на новгородцев. Напряжение схватки в русском стане начало понемногу спадать. Клубок дерущихся распался на мелкие группки, вои разбредались кто куда, очумело тряся головами. Роковой миг настал, понял кан. Он подошёл к лестнице, обозрел скученные на узком пространстве собачьи и оленьи упряжки и вдохновенно воззвал к собравшемуся люду:

– Мы победили в одной битве, но не разгромили всего войска руси. Нам осталось нанести последний удар, чтобы развеять в прах их отряды. Знайте, вои: ваш кан по воле богов сделал так, что русичи ныне режут друг друга в своём стане. Силы их тают, они утомлены боем и не ждут нападения. Мы обрушимся на них подобно буре и втопчем в снег самую память о них, чтоб ни одной закаменной сволочи не осталось в нашей земле. Мы скормим их сердца собакам, а головы насадим на колья. Мы сдерём с них скальпы, а оставшихся в живых обратим в рабов! Так будет, ибо того хотят боги!

– Га-а-а-ай! – взревела толпа.

Предстоящий бой казался всем каким-то праздником, несущим утешение и радость. Все были так измучены осадой, что любую развязку воспринимали как избавление.

Унху слетел по ступенькам, вскочил в нарты и указал копьём на ворота.

– Открывай!

Двое ратников с трудом распахнули тяжёлые створы. Вождь издал боевой клич, и олени рванулись вперёд. С оглушительным визгом, свистом и улюлюканьем югорская рать хлынула из ворот. Белая пороша, поднятая полозьями, превратилась в молочный дым, накрывший городские стены. Из этого дыма, как из тьмы египетской, вылетали всё новые нарты с вопящими югорцами. Русичи, только что нещадно колотившие друг друга, замерли, глаза их наполнились страхом. Даже Буслай, перевидавший на своём веку немало, был подавлен этой картиной.

– Предали, – тихо вырвалось у него.

В следующий миг новгородцы кинулись под защиту частокола. Боярская челядь заметалась в поисках щитов, оставленных в чумах, ушкуйники принялись торопливо выстраиваться в ряд, готовясь лицом к лицу встретить конную лаву, ежели она обойдёт их с тыла, а вятшие с гридями бросились ловить разбежавшихся оленей. Общая опасность сплотила рассыпавшееся войско.

– Держись, ребятки! – послышался ободряющий голос Якова Прокшинича. – Авось устоим.

– А воевода где ж? – злобно вопросил его Буслай. – Переметнулся, что ль?

Боярин сделал вид, что не услышал.

Уставшие, озлобленные и заляпанные кровью вои потихоньку смыкали ряды. Бок о бок стояли челядины и ушкуйники, гриди и беглые смерды. Раненые спешили отползти в сторону, несколько всадников носилось по разгромленному стану в поисках копья или лука. Даже Моислав, казалось, вновь обрёл потерянный разум и, подобрав где-то щит и дубовую палицу, встал в первую шеренгу.

– Ты что ж, попович, тоже биться хочешь? – спросил его Упырь Дырявый.

– За общее дело стоим, – ответствовал тот. – Нельзя посрамить славянскую честь.

– И то верно, – согласился ратник, на всякий случай отодвигаясь от юродивого.

– Братцы, стойте крепко, – простонал кто-то из раненых. – Уж не подведите.

– Ты уж помолчи, – огрызнулись ему в ответ. – Отвоевал своё…

Русичи готовились к удару с боков, но чудины, повинуясь приказам человека с лосиным черепом на голове, вдруг начали замедлять нарты и натягивать луки. Спустя мгновение морозный воздух рассёк шелест десятков стрел. Новгородцы подняли щиты, присели, закрывая ноги, втянули шеи, но всё же пятеро из них не убереглись, повалились на землю, матерясь и суча сапогами. Югорцы снова подняли луки. В чистое небо взмыл новый рой стрел, и опять кто-кто из русичей не избежал судьбы, пал со стрелой в боку.

– Этак нас всех перебьют, – пробормотал Яков Прокшинич.

Подняв меч над головой, он крикнул:

– Вперёд, хлопцы!

Взбивая снег, олени понесли нарты с вятшими на югорское войско. Впереди всех мчались Яков Прокшинич и Буслай верхом на лосях. Новгородцев было совсем немного, какая-то горсточка. Что они могли сделать против двух сотен врагов? Но вслед за нартами в бой бросились и пешцы. Размахивая мечами и вопя во всю мочь, новгородцы ринулись вниз с едомы. Югорцы успели выстрелить лишь разок, а затем взялись за топоры и копья. Славяне врубились в них, посшибали головы передним возницам, разломали несколько нарт, а потом завертелись на месте, закружились, увязая в телах людей и оленей, чудины же, проворно спрыгнув на снег, принялись колоть их со всех сторон копьями и пальмами.

Буслай по обычаю ушкуйников орудовал кистенём и шестопёром. Забыв о своей ране, он ловко действовал обеими руками, так что югорцы расступились, не зная, как подобраться к сотнику. Они хотели поддеть его пальмами, но ушкуйник могучими ударами тяжёлых шаров вышибал у них оружие и обрубал острые наконечники. Тогда один из югорцев догадался пырнуть лося, на котором сидел сотник. Убивать тяглых животных у чудинов не принято – зверь не в ответе за седока, да и в хозяйстве скотина всегда пригодится. Но ожесточение боя было так великом, что югорцы уже не обращали внимания на такие мелочи. Животное взревело и повалилось на бок, придавив Буслаю ноги. Сотник ударился затылком о сдавленный снег и потерял сознание. Югорцы окружили его, занесли топоры, но тут на их беду подоспели пешие новгородцы, оттеснили врагов от ушкуйника.