Вадим Волобуев - Кащеево царство

– Держи поводья! – заорал он поповичу, вновь занося руку с копьём.

Моислав ухватился за вожжи, испуганно присел, зажмурился. Отчего-то ему стало очень страшно. Удивительное дело: когда он дробил кости югорским воинам, страха не было, а сейчас, представляя себе, как острие копья воткнётся медведю в загривок, оцепенел от ужаса. Руки и ноги его отяжелели и пошли мурашками, перед глазами запрыгали разноцветные звёздочки.

– Бей, Буслай, – прохрипел он, сдерживая рвотные позывы. – Бей!..

Где-то сбоку померк свет, раздался короткий рык, сильные пальцы с ужасной болью вцепились ему в плечи.

– Стой! Стой, дурачина! Куда помчался! Разворачивай…

Но попович уже утратил власть над оленем. Он держал вожжи в онемевших руках и, распахнув очи, смотрел, как зверь несёт его куда-то в безбрежную даль, вскидывает голову, сопит, выпуская тучи пара, а впереди, чуть выше кончиков подпиленных рогов, всё неистовее разгорается пляска духов.

– Разворачивай, тебе говорят! Убью, сволочь!.. – бесновался сотник.

– Не могу, – проговорил Моислав сквозь сжатые зубы. – Затёк…

И тогда неимоверная сила выдернула его из нарт и швырнула в сугроб, а откуда-то сверху победный голос закричал:

– Тпру, зараза! Назад! Куда идёшь?..

Моислав выплюнул снег и перевернулся на спину. По шее стекали ледяные ручейки, где-то далеко, за взрытой полозьями бороздой, с рёвом ворочался коричневый ком с торчащим из него древком. Из висевшей над рекой сизой дымки уже бежали к этому кому неловкие чёрные фигуры, рычали что-то, а приблизившись, вонзали в него копья, били палицами. Скоро ком исчез в скоплении чёрных тел, и Моислав начал подниматься. Его мутило. Он медленно встал, покачнулся и побрёл обратно. «Вот и конец голоду, – подумал он. – Конец нашим страданиям». Почему-то в нём не было радости, только безмерная усталость. Ему хотелось есть и спать.

К ратникам неспешно подъехал весёлый вожак ушкуйников. Уверенно направляя присмиревшего оленя, он упирался левой рукой в бок и гордо поглядывал сверху на товарищей. Приблизившись, свистнул, обменялся парой шуток с Нечаем, сошёл на лёд. Моиславу тоже захотелось крикнуть что-нибудь задорное, но он промолчал, сохраняя достоинство. Теперь, когда его правда была доказана, он хотел предстать перед воинам в образе великодушного пророка. Это было так сладко – проявить снисхождение к маловерам. Отходчивость свойственна избранникам богов.

…Такое событие как убийство медведя не могло обойтись без праздника. Тем паче, что наступали Велесовы дни, когда полагалось обряжаться в беровы шкуры и молить грядущее лето о хорошем урожае. Обряд этот почитался за начало нового года, а потому Моислав решил устроить шумное действо. Он взял шкуру освежёванного зверя, сшил её по кускам, напялил на себя. В этом одеянии, с лицом, торчавшим из открытой пасти, попович бродил среди пьяных от сытости и курева ратников и распевал песни. Вои, слушая его, приплясывали, хохотали, норовили пырнуть Моислава ножом или рогатиной, делая вид, что убивают медведя. Попович же заставлял их кланяться себе, говоря, что они кланяются хозяину леса, и обращался с наставлениями.

– Боги явили своё могущество, даровав нам победу над чудинами и послав в пищу мохнатого зверя. Теперь вы видите, кто владычествует в сих местах и кому надо возносить молитвы. Не обижайте богов небрежением, не возводите на них хулы, не старайтесь защититься от них именем Христовым. Помните: не Христос, а старые вседержители, Владимиром порушенные, сидят здесь на престоле, им приносите требы и благодарите за удачу свою. Без их позволения даже чихнуть не смейте, даже лист с древа сорвать, даже ветку сломать. Поражая зверей на охоте, творите молитвы небожителям и оставляйте им малую часть добычи. Знайте: душа, возносясь, стенает и плачется богам, желая обратить их гнев на погубителя своего, и ежели не задобрите миродержцев достойной жертвой, не избегните мести их…

Так молвил попович, спеша воскресить в умах новгородцев старую веру. И хоть они слепо внимали ему, не смея перечить, Моислав знал – народ непостоянен и труслив. Стоит встретить другого вещуна, и люди с лёгкостью поддадутся его чарам. И вот, дабы избежать этого, попович спешил крепче вбить корень полузабытой веры в их мутные души. Пусть ратники впитают язычество в свои плоть и кровь, пусть сродняться с ним, напрочь забыв о православии. Так думал Моислав, прыгая возле костра и колотя палкой по щиту.

Так пел Моислав, сам удивляясь красноречию своему и складности слов. А воины кривлялись, прыгали через костры, катались по снегу и смеялись до упаду, счастливые и пьяные от сара.

– Слышь, попович, ты у нас всех скоморохов распугаешь! – кричали они. – Как выйдешь в неделю к Святой Софии, да как грянешь свои песни, так все брехуны и разбегутся.

Моислав улыбался и ничего не отвечал. Он видел: для ратников его пляски – пустая забава, но для него это была сама жизнь. И он вновь и вновь подначивал их пускаться в круговую возле костров, чтобы, захваченные стихией, растворились они в общем игрище, и, не в силах забыть этого дивного чувства, стремились бы вновь пережить его.

Бескрайние югорские снега и неистовство красок на небе волшебно действовали на воев, погружая в какое-то блаженное полузабытье. Из этого полузабытья вдруг выныривали возгласы, проявлялись возбуждённые лица, вырастали огромные тени и слышались разудалые песни.