Симона Вилар - Ведьма и тьма

– О, отец Кощей, сделай меня такой, как ты! Бездушной и сильной, дай забытье, которое есть у тебя!

Но где Кощей Бессмертный, а где она! Его сила далеко на севере, Малфрида никогда не осмеливалась там бывать, понимая, что темный чародей без души заберет ее к себе без остатка. Она же сидела на окровавленном полу терема на острове Хортица… Острова, который еще недавно был волшебным, а теперь здесь, наверно, уже и чар никаких не осталось.

Или остались?

Ведьма подумала об этом, когда почувствовала, как боль и тоска проходят, а остается только одно желание – мстить.

Она вдруг стала очень чуткой и ощущала все с предельной ясностью. Вот чьи-то осторожные шаги у выхода из хоромины, вот мелькнула мохнатая шапка печенега. Он осторожно посмотрел в ее сторону, их взгляды встретились. Степняк тут же кинулся по лестнице куда-то вниз, отчаянно вопя.

Малфрида почти не знала языка копченых, но то, что он кричал кому-то, что в доме одна женщина, поняла. Сейчас они опять явятся.

А еще она уловила запах дыма, галдеж снаружи. Значит, они подпалили строение. А от огня нежити смерть.

Ведьма не помнила, куда делся череп князя. Она мигом выскочила на гульбище и увидела толпившихся внизу печенегов. Дым валил все сильнее. Она заметалась под навесом галереи, пытаясь сосредоточиться и произнести заклинание. И тут увидела его.

Калокир пробивался сквозь толпу степняков – рослый, выше многих, растрепанный, в переброшенном через плечо плаще. Он заметил ее, смотрел снизу. А она на него. Потом дым стал гуще, и Малфрида потеряла его из виду. Нет, только Калокира ей сейчас не хватало. Он был ее слабостью… и он был предателем. Она его ненавидит!

Когда ромей взбежал по ступеням на галерею, то в первый миг застыл. Ибо не было уже беспомощной и мечущейся Малфриды, которую он только что видел снизу, а было оскалившееся жуткое чудище, о котором в страхе вопили печенеги. И оно было ужасно! Мощная чешуйчатая туша, толстые короткие лапы, темная продолговатая голова с разверстой клыкастой пастью. И длинный мощный хвост, которым страшилище хлестало во все стороны, как разъяренная кошка. А еще исполненный нечеловеческой злобы взор светящихся желтых глаз с узким зрачком. Он помнил, что так же желтели глаза у ведьмы, когда она колдовала. Неужели это его Малфрида? Да, она. Он всегда знал, кого полюбил. И теперь она такова… Немудрено, что степняки готовы на все, только бы уничтожить это чудище.

Сзади послышался топот множества ног, появились люди хана Кури – в руках луки и стрелы, копья.

– Назад! – приказал Калокир на их языке. Не так уж много слов он знал по-печенежски, но некоторые команды отдавать научился, пока служил Куре и вел с ними бой на Хортице против русов… или тех, кем стали многие из них.

Калокир шагнул вперед, отведя в сторону руку, словно загораживая чудище от готовых напасть на него печенегов.

– Малфрида, это я. Ты должна меня выслушать и понять. Вспомни, что ты говорила мне о Волке и его людях. И такими стали многие из русов князя. И сам он, да простит меня Бог!

В запале Калокир упомянул того, кого Малфрида не желала принимать, и она ответила яростным рыком. На Калокира пахнуло жаром из разверстой глотки. Печенеги завопили, отступая. Снизу все сильнее тянуло дымом.

– Услышь меня, госпожа моя дивная! – закричал Калокир. – Стань хоть на миг собой. Нам надо поговорить. Я все объясню. Я спасу тебя от степняков, они мне подчиняются – Куря дал мне власть. Иначе тебя уничтожат. Их множество, и только я могу тебя спасти. А потом мы уйдем. Ты слышишь, Малфрида? Я люблю тебя любой. Люблю чародейкой, ведьмой, чудовищем, женщиной. Ты одна такая – и ты мне дорога, как никто! Я хочу прожить остаток дней с тобой, какой бы ты ни была. Мы будем вместе и постараемся исправить все, что еще можно исправить. Мы сможем и дальше быть парой. Счастливой парой! Ведь недаром же мы встретились в этом безумном мире. Слышишь, я люблю тебя!

Он говорил это быстро и отчаянно, вкладывая в слова всю душу, только бы она услышала его, только бы поняла. И в какой-то миг ему показалось, что чудище начало понимать его. Его тяжелые веки опустились, прикрыв желтый свет глаз, бившийся хвост замер. Слышала ли его Малфрида? Понимала ли в этом жутком обличье?

Она вновь посмотрела на него, и, к его радости, узкий зрачок расширился, глаза стали почти темными, покрытая чешуей морда стала расплываться, а острые уши опали, превращаясь в волнистые пряди. И само чудище как будто уменьшилось, укоротился и постепенно исчез хвост. О небо, она поняла его, она услышала!

В этот миг сзади опять послышались шаги приближающихся печенегов, а снизу зло и пронзительно закричал Куря. И Малфрида услышала этот крик. Встрепенулась, вскинула тяжелую голову. Калокир? Это он уверяет ее в своей любви и возможности счастья? Он, чья истинная сущность – ложь! О, разве для этого она просила силы даже у Кощея темного, чтобы ее снова обманули?

Видимо, она снова изменилась, потому что Калокир выбросил руки ладонями вперед и закричал отчаянно:

– Нет! Нет!

Больше он ничего не успел. Могучая туша надвинулась на него, разверзлась клыкастая пасть. Миг – и Малфрида схватила его зубами, сильно глотнула, сжимая челюсти. Тело его затрещало, он обмяк, а она продолжала жевать, слизывая длинным языком кровь.

Печенеги с воплями кинулись назад, а она поползла за ними, волоча брюхо по ступеням. Снизу в нее полетели стрелы, но отскакивали от твердой чешуи, а тела упавших на ее пути покрывались кровью, когда она рвала их когтистыми лапами. Через несколько мгновений широкое подворье почти опустело, кто-то еще маячил в стороне, жался к бревнам частокола. Но Малфриде было уже не до того. Она смутно понимала, что надо бежать. Печенегов было слишком много, опомнившись, они снова нападут, а хоромина уже начала гореть, ее могут оттеснить в огонь, где она погибнет.

Могучее чудище в прыжке с силой ударилось о бревна частокола. Те заходили ходуном, но устояли. Глубоко врытые в землю, они держались и тогда, когда ее когтистые лапы впились в навершия, а туша чудовища перевалилась через частокол. Потом оно рванулось и понеслось среди костров, мелькавших силуэтов и мечущихся, истошно ржущих лошадей. Если кто-то попадался на пути, Малфрида разрывала его и отбрасывала ударами лап, если кто-то преследовал – била наотмашь хвостом.

Ночь была темной, но ее желтые глаза видели каждую былинку, каждый просвет или препятствие. Прочь от пылающей крепостцы, дыма, воплей, топота! Туда, вниз по склону, к реке.

Тяжелая туша погрузилась в воду с разбега, подняв тучу брызг. Подводная муть была непроглядной, глубина тянула в себя, но извивающийся хвост продвигал ее тело вперед, она плыла, пока не вынырнула, и направилась к противоположному берегу, где тоже стояли палатки копченых, горели костры и на фоне пламени темнели чьи-то силуэты. Но когда она, сопя и сверкая желтыми очами, показалась на берегу, берег вмиг опустел.