Стейс Крамер - Мы с истекшим сроком годности

Следующие минут тридцать мы осваивали различные техники дыхания, делали повороты туловища, головы, а затем просто закрывали глаза, расслаблялись и слушали утреннюю тишину в парке. Во время зарядки я глаз не сводила с той самой молодой девушки и парней. Поскольку я здесь буду находиться три месяца, мне нужно начать с кем-то общаться, иначе я с ума сойду от одиночества.

Замечаю, как девушка во время медитации оглядывается по сторонам и медленно катит свою электрическую коляску за пределы площадки, а потом и вовсе скрывается за углом здания. Я не придумываю ничего умнее, чем отправиться за ней. Девушка сидит спиной ко мне и пытается зажечь сигарету.

– А я думала, что здесь запрещено курить, – решаюсь сказать я.

Девушка резко оборачивается, по ее виду можно сказать, что она не на шутку перепугалась.

– Скажем так, можно, но только мне. – Она улыбается, делает затяжку, а затем снова говорит: – Я Андреа, а ты Джина, так?

– Да.

Андреа мне чем-то напоминает Лив. Не внешностью, а характером. Дерзкая, независимая. Или же это просто маска, под которой она скрывает ту боль, что доставил ей ее диагноз. У нее черные короткие волосы, тонкие пряди нелепо торчат во все стороны. Глаза подведены черным, из-за чего ее взгляд кажется агрессивным.

Ее тело выглядит неестественно крохотным, сжатым, будто его сплющили по бокам. Рука, что держит сигарету, словно сделала из камня. Андреа подносит сигарету ко рту, и в этот момент она похожа на робота, потому что ее движения кажутся скованными, автоматичными, будто в нее встроено какое-то устройство, что управляет ею.

– Хоть какое-то разнообразие. Обычно к нам сюда привозят стариков да вечно орущих детей.

– А ты давно здесь?

– Почти пять лет.

– Пять?..

– Это так кажется, что много, но на самом деле время здесь бежит очень быстро, не успеешь оглянуться, как уже год прошел.

– А я здесь и месяца не выдержу.

– Почему? Тут не так плохо. Кормят, ухаживают, пылинки сдувают, что еще нужно?

– Наверное, ты просто забыла, что за этими воротами есть реальная жизнь, которая в тысячу раз интереснее.

– За этими воротами мир здоровых людей, а здесь наше место, с нашими правилами.

– А тебя, видно, эти правила не особо устраивают, раз ты сбегаешь ото всех?

Андреа смеется.

– Да, правила Роуз суровы, но к ним быстро привыкаешь.

– А вас выпускают за пределы центра?

Мы едем по коридору, Андреа показала мне, где здесь находятся библиотека, спортивный зал и интернет-кафе.

– Редко. Бывает, что мы с группой и наставником выбираемся в кино или театр, но это очень скучно, на самом деле.

– А в клуб или еще куда-нибудь?

– Ты что, смеешься? Если Роуз узнает об этом, она нас казнит. Ладно, мне нужно ехать в процедурную. Увидимся за ужином.

Добравшись до своей комнаты, я вновь проверяю пропущенные звонки: двенадцать от мамы, двенадцать от папы. Представляю, что они чувствуют сейчас, быть может, они даже винят себя за то, что меня сюда затащили. Долго думаю, перезванивать или нет, но в конечном итоге бросаю телефон на кровать, несколько минут роюсь в своей сумке и достаю одну из книг по орнитологии.

На улице душно, но здесь куда лучше, чем сидеть в пыльной комнате. Кружевная тень какого-то высокого стройного дерева скрывает меня от глаз посторонних. А я в то же время наблюдаю за пациентами, которые так же, как и я, решили отдохнуть от удручающей атмосферы внутри здания. Что меня в каждом из них зацепило, так это непринужденность, кажется, что они вовсе забыли про то, что относятся к числу инвалидов. Они смеются, разговаривают о политике, о растениях, о происшествиях на других континентах. Делают вид, будто находятся не в центре, где помогают обездоленным людям прийти в себя и заставляют жить дальше, а просто на курорте.

Затем, стараясь абстрагироваться от внешнего мира, я погружаюсь в чтение книги.

«Казуары – одни из самых опасных птиц на Земле. У них длинные и острые когти, которыми они могут запросто распороть живот. Также эти птицы отличаются невероятной силой. Переломить кость человеку для них не составляет особого труда. Казуары любят одиночество, и, несмотря на то что они довольно недружелюбные, эти птицы безумно красивые и необычные».

Что-то стукается о мою коляску. Я отвлекаюсь от чтения и замечаю, что у моих ног лежит баскетбольный мяч. Наклоняюсь, беру его в руки.

– Эй, не подашь мяч? – говорит мне светловолосый парень, направляясь ко мне. Он щурится и, не жалея рук, заставляет колеса своего кресла катиться быстрее.

Я кидаю ему мяч.

– Спасибо. А ты, случайно, не из моей группы?

– Кажется, да. Я Джина.

– Джина, точно. Я тебя еще запомнил, когда был час приветствия.

– Том, ты нашел наш мяч? – К нам подъезжает чернокожий парень, с гладко выбритой головой и массивными мускулистыми руками.

– Да. Смотри, это та самая новенькая, что теперь в нашей группе. Джина. Меня зовут Томас, а это Брис.

– Ты умеешь играть в баскетбол?

– Нет, к сожалению.

– Ну ладно, – говорит Брис. – Поехали, Том, мне нужно отыграться.

Около часа провожу в массажном кабинете. Мое тело, словно тесто, мяли холодные руки врача. Вначале он занимался лишь моим вялым позвоночником, затем перешел к ногам. Меня не покидала надежда, что из-за его манипуляций я вдруг начну что-то чувствовать. Хотя бы легкое прикосновение или боль, хоть что-нибудь. Но, увы, чуда не произошло.

– Твоя мать звонила Роуз, сказала, что она беспокоится, потому что ты не берешь трубку, – говорит Фелис.

– Я не собираюсь это с тобой обсуждать.

– Ладно, тогда поговоришь об этом со своим психотерапевтом.

Фелис подвозит меня к стеклянной двери кабинета, на которой висит золотая табличка «Доктор Э. Хэйз».

Я вхожу в кабинет, и в глаза мне сразу бросается огромное панорамное окно, из-за которого помещение такое светлое и приятное. Стены, выкрашенные в нежно-зеленый цвет, украшены разнообразными картинами неизвестных мне художников. В центре кабинета стоит стеклянный столик, по обеим сторонам которого находятся два диванчика, на одном из них сидит мой доктор. Я узнаю его, это тот самый мужчина, что вел час приветствия.

– Вирджиния Абрамс? Проходи.

Я подъезжаю к диванчику, пересаживаюсь.

– Меня зовут Эдриан Хэйз. Сегодня утром мы не смогли толком познакомиться.

Темные, почти черные волосы, легкая щетина, прищуренные карие глаза. На вид ему около тридцати.

– Что случилось с твоей рукой? – спрашивает он, хотя сам явно уже знает ответ.

– Порезалась случайно, когда пыталась покончить с собой.

– Чувство юмора есть, значит, не все так плохо, как описано в твоей истории болезни. Ты любишь, когда тебя называют Джиной?

– Да.

– Хорошо. Итак, Джина, расскажи мне, что ты чувствовала, когда взяла в руки лезвие.