Владимир Козлов - Политика (сборник)

– А что с ними сделали?

– С кем?

– С панками.

– Ничего. Ну, почти ничего. Так, отпиздили некоторых, а остальных менты повязали. Это и тебя ждет. Готовься.

Вечером мы сидели на крыше Ленкиной пятиэтажки и курили. В ее подъезде был люк на крышу, и мы вылезли через него.

– Говно все. Город – говно. Зачуханная дыра. – Ленка затянулась и посмотрела на закат. Крыша была засрана голубями, и повсюду валялись бычки и осколки бутылок. Мы еле нашли место, где сесть.

– В Москве или в Питере – вот там – да, панки и металлисты и прочие всякие неформалы, а здесь – одни пролетарии и бывшие зэки. Говно, говно, говно. Уеду в Москву поступать после восьмого класса.

– Куда?

– Не важно. В какой-нибудь техникум. Главное – чтобы подальше отсюда.

– А если поведение неуд?

– Не поставят. Зассут. Знают, что я тогда в районо письмо напишу и в облоно и еще куда-нибудь. Думаешь, они захотят, чтобы в школу проверка пришла? Эти козлы боятся проверок.

Первого мая мы пошли со всей школой на демонстрацию. Сначала хотели забить, но потом Ленка сказала, что надо сходить: пусть все смотрят на нас, пусть знают, что и в нашем районе – не одни только пролетарии и уроды.

Когда садились возле школы в троллейбусы – их специально подали, чтобы отвезти нас в центр, – подбежал директор и завопил:

– А вы куда?

– Как это – куда? – ответила Ленка. – На демонстрацию в честь Дня международной солидарности трудящихся.

Она сказала это серьезнейшим голосом, как будто стихотворение про коммунизм рассказала. Все вокруг захохотали. Директор только рукой махнул.

Как только троллейбусы довезли нас до центра, мы с Ленкой откололись от школьной толпы и пошли искать ее брата. Он был в колонне своего института – волосатый и рядом с ним такие же все волосатые, в кожаных куртках и джинсах. И они выделялись из всей колхозной толпы, хоть и расцвеченной лозунгами и транспарантами. Мы с ними пошли во дворы и там пили портвейн.

Я мало врубался в то, о чем говорил Ленкин брат со своими друзьями, но мне и не было нужно. Зато я классно смотрелся, и рядом с ними мне было не стыдно. Перед демонстрацией Ленка начесала мне волосы в разные стороны и залила лаком «Прелесть», и себе она сделала то же самое. А еще я обрезал рукава у старой джинсовой куртки и написал на спине белой нитрокраской для окон «Sex Pistols» и «Fuck Off» – это «пошел на хуй» по-английски, мне Ленка объяснила.

Мы попрощались с тусовкой Ленкиного брата и пошли искать свою школу. Навстречу нам перли куда-то три коротко стриженых быка.

– Э, малые, что это такое? – заорал нам один. – Что за внешний вид? Ну-ка идите сюда.

Он схватил меня за воротник и хотел куда-то тащить.

– Ну-ка отъебись от него, – сказала ему Ленка. – А то получите счас пизды.

– От кого это, бля?

– От брата и от его друзей. Они в политехе учатся, вон их колонна стоит. Может, подойдем, а?

– А кого он там знает?

– Зверобоя знает и Рыжего. И еще много кого.

Бык отпустил меня.

– Ладно, можешь идти, но одного встретим – готовься. Лучше постригись нормально и не ходи в этом говне. Я тебе по-хорошему говорю.

Мы вернулись к школьной колонне. Снова подбежал директор.

– Ребята, вы лучше бы погуляли. Не надо с нами идти.

– А почему это нет? – спросил его я.

Директор запсиховал.

– Как тебе не стыдно позорить школу! А был ведь на хорошем счету. Это все Колпакова, это она на тебя так влияет. Да от тебя вином пахнет… Вон из колонны! Чтоб я тебя больше не видел, и с матерью будет серьезнейший разговор.

Мы повернулись и пошли прочь.

Все праздники я тусовался с Ленкой у нее дома. Ее родители уехали на дачу, и нам никто не мешал. Мы выпили пиво, которое ее папа заначил, и выкурили все его сигареты.

– Все равно, они знают, что я пью и курю, – сказала мне Ленка. – И ничего в этом нет плохого, если девушка пьет и курит. Это не значит, что она блядь, ты понял? А целоваться с тобой я не буду. Ты мне не нравишься как мужчина. Ну, в общем, нравишься, но не очень.

В первый день после праздников Ленка в школе не появилась. Я не знал, в чем тут дело, и решил зайти к ней после уроков. На геометрии меня вызвали к директору. В кабинете сидела моя мама. Она плакала. Как только я подошел, она выдала мне оплеуху, потом еще и еще. Я закрылся руками, а директор зачем-то оттащил маму: ему, наверно, должно было быть приятно, что меня бьют.

Мама села на стул и снова заплакала, а директор посылает секретаршу за водой в туалет.

– Твоя подружка уже доигралась, – сказал он мне. – Психические отклонения. Утром сегодня забрали в больницу.

Я не поверил в психические отклонения. Родители Ленки давно угрожали сдать ее в дурку, и вот теперь сдали. Я выбежал из кабинета, на улицу и дальше – на остановку.

На остановке, где мне нужно было пересаживаться на автобус, чтобы ехать в дурдом, я увидел тех самых быков, которые доколупались к нам на демонстрации. Они меня сразу узнали, и я не успел спрятаться.

– Какая встреча, – сказал тот, который хватал меня на демонстрации.

Я побежал, и сразу понял, что зря: на остановке было много людей, и при них меня бы не тронули, а сейчас…

Они догнали меня во дворе, возле мусорных баков и начали бить. Я упал в грязь, закрыл руками голову и лицо. Они били меня, а я кричал:

– Все равно вы – суки, гондоны, пидарасы! Мне насрать на вас, я не боюсь.

Они еще попинали меня, выгребли все копейки и ушли.

Во дворе было пусто, от мусорки воняло каким-то гнильем. Я вдруг заметил, что на деревьях появились свежие листья, и подумал, что учебы осталось совсем немного, а потом начнутся каникулы, а сейчас я приду к Ленке в больницу и скажу ей «привет».

Без десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел.

Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота.

Подходит мужик – здоровый, толстый и пьяный.

– Э, пацан, послушай. Я это, приезжий, в командировке короче. Где тут можно бабу снять у вас?

– Если проститутку, то лучше на «стометровке» или на Машерова, но это – тридцать баксов минимум. Если хочешь, бери мотор, и поедем.

– Тридцать баксов? Да за тридцать баксов я ее сам убью на хуй.

– Ну, тогда ничем не могу помочь.

Мужик идет к ближайшей тинейджерской компании, хлопает кого-то из пацанов по плечу, начинает втирать. Я наблюдаю и жду, что он их достанет, и они насуют ему пиздюлей, но они неадекватно спокойно реагируют на его базар, что-то даже отвечают, потом мужик сам откалывается и идет в сторону проспекта.