Лариса Миронова - На арфах ангелы играли…

– Ещё бы! Ведь то общество, которое начинало проклёвываться на развалинах СССР, очень смахивало на крайне реакционную форму ультраправого фашизма.

– В том же году я купила домик в деревне, рядом с мордовскими лагерями, но в русской, а не мордовской деревне. И вот что меня поразило, я потом собрала статистику. Там, где жизнь человеческая не ставится ни в грош, не уважается его само его стремление к жизни, там, среди этих народов, как раз и наблюдается самый высокий уровень самоубийств. Угро-финские народы этим страдают и посей день. Такова статистика.

– Может, именно поэтому именно в этих местах и создали лагеря? Гибель тысяч людей никого там особо не удручала.

– Не знаю, может быть, но почему-то у марийцев, финнов, венгров и мордвы самый высокий процент самоубийств. Здесь есть над чем подумать. Наблюдается некий, возможно, исторического происхождения, «вирус усталости».

– Позвольте мне вступить в резкий диссонанс с вашей проповедью, – сказал Петр Сергеич, раскуривая сигару. – Ещё задолго до начала коренной ломки нашего общества ряд институтов получили задание сверху – начать разработку вопросов, связанных с эвтаназией, критериями смерти, отношением к умирающим, к дефектным новорожденным, психически больным и так далее… Вы понимаете, о чем шла речь. Даже был создан специальный Центр биомедицинской этики. И вот тут-то началось. Центр этот должен был развернуть оглобли и работать не на человека, а на некоего монстра, выдающего себя за полноценно – го хозяина всей земли и всех жизней населяющих её людей и подменяющего государство… Первой акцией матерого противника была блокировка почты, разосланной этим Центром во все медицинские организации страны с целью привлечь внимание медиков к вышеозначенным проблемам. Письма не были вручены адресатам. Далее. Курс биоэтики не был утвержден, как обязательный для некоторых учебных заведений. Практически были запрещены публикации всех работ по этой теме. Большая часть работ по этой теме так и осталась в столах. И, наконец, главное: у нас не было, и нет до сих пор, этической теории строящегося общества, как, впрочем, и всяких других. Как, собственно, не знаю, обращали вы на это внимание или нет, ни в одном нашем словаре, ни в одной нашей энциклопедии нет определения, что такое человек, как живое существо. Что такое жизнь как философская категория. Понятие смерти есть в наших философских словарях, но и оно уже безнадежно устарело.

Петр Сергеич помолчал, глядя прямо перед собой и словно забыв о посетительнице.

– Мне известно кое-что из этой истории, – сказала она, возможно, чтобы напомнить о себе. – Я знаю нескольких человек из этого института, которых резко сократили, когда они начали слишком активно выступать.

Пётр Сергеич одобрительно улыбнулся.

– И на их место были приняты люди, новаторски мыслящие, которые ратовали за то, чтобы предоставить природе абсолютное право идти своим чередом. То есть за право родителей решать вопрос о жизни и смерти больного новорожденного. Нет, его не предлагали убивать, его просто по решению родителей оставляли без питания и воды. Эта практика уже давно ведется в ряде штатов Америки. Советская медицина на тот момент пребывала в состоянии необратимой комы, и новое отношение к вопросам жизни и смерти родилось, как естественное решение больного вопроса. Ведь речь шла о выживании общества, а не о жизни конкретных людей! И на практике эвтаназия внедрилась в нашу жизнь ещё задолго до того, как это слово вошло в наш словарный запас. Когда тяжело больного выписывают домой или не кладут в больницу, разве это не эвтаназия? Или если больной обречен умереть по причине отсутствия или нехватки лекарств – разве это не эвтаназия? Или когда вас с вашей бронхиальной астмой вынуждали жить в сырой и холодной, зараженной грибком комнате, разве это не приговор по той же статье? – сказал Петр Сергеич, переходя на шёпот.

– Вот и хорошо, что вы, наконец, перешли на личности, – обрадовалась женщина. – И давайте же, наконец, займемся моим делом. Что касается эвтаназии, то её запрет в активной форме мог бы, конечно, способствовать снижению числа убийств в обществе в целом, это так. А на саму же эвтаназию, кстати, давно бытующую и в нашем обществе, и в других, более цивилизованных обществах, в скрытых, иногда очень хорошо завуалированных формах, запрет никак не подействует. Ну, хватит об этом, что у нас тут, симпозиум? Или это интервью? – сказала она раздраженно. – Давайте же, прошу вас, конкретно о моём деле!

– Давайте, – неохотно ответил Петр Сергеич, покручивая под собой кресло. – Хотя я бы с большим удовольствием обсудил с вами ещё несколько общих проблем. Например, вопрос о целесообразности снятия моратория на смертную казнь. Смотрите, какой простор открывается перед нашими высокопоставленными деятелями в случае возвращения смертной казни! Число судебных ошибок и ложных обвинений не сокращается, а растет с каждым годом. Надо законно убрать конкурента, просто ненужного человека – подставил. И – представил к «вышке». Ну а уже после того, как мавр сделал своё дело, можно и разоблачить весьма громогласно «судебную ошибку». Человека ведь всё равно не вернешь! Это же очевидно, просто в глаза лезет! А сколько возможностей вымогательства в ситуации «подозрения в убийстве»? Поле не пахано! Эдак любого можно раскрутить по полной программе! Разве вам, как серьезному журналисту, это не интересно?

– Я журналистикой уже давно не занимаюсь. Как-нибудь в следующий раз поговорим об этом, если вас всё ещё будут интересовать подобные вещи. Это действительно очень серьезная проблема, чтобы болтать о ней между делом. Понимаете? У меня сейчас не так уж много времени, – занервничала Наталья Васильевна, демонстративно поглядывая на часы.

– Ну, воля ваша, сударыня. Навязчивость – не мой метод. Итак, смотрим ваше обширное досье. Ну-с… Поначалу вас крепко надули «ликвидаторы», тысяч этак на сто, в у.ё., разумеется, маленькая такая ведьмочка с рыжей косой, по названию Наташечка Сайгак, правда, временами эта коса делается более темного цвета. Но сути дела эта метаморфоза не меняет. Почему-то бытует глубоко укоренённое поверье, что женщина с длинной косой не может быть мошенницей. Помните, волос долог – ум короток? А без ума разве можно быть мошенником? Так вот, провернула она это дельце простенько, хотя и без особого вкуса. А точнее, с очень гадким привкусом, – свалив всю ответственность на Елену Прекрасную, верную подружку босса. Дескать, её сайгачье дело – чисто документы, а всё, что касается денег, это по части Елены Прекрасной. Однако вы, конечно, понимаете, что это, мягко говоря, не совсем так.

– Естественно. Елена произвела на меня самое приятное впечатление. Она и Дима Калугин – очень приличные люди, я думаю.