Карина Аручеан - Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной

Соня всех беззастенчиво использовала, но никто не был в обиде. Каждый получал своё от такого симбиоза. Мир и разумная деятельность поселились во дворе.

Взрослые души в ней не чаяли, ласково щипали за щёчку:

– Так и хочется съесть!

Соне нравилась всеобщая симпатия, но и напрягала – приходилось чаще думать не о том, что хочется сказать или сделать, а как бы понравиться, не разочаровать никого. Стала тяготить собственная исключительность, будто это было стыдное , что следовало бы скрывать, а скрыть не удавалось.

С каждой новой победой вместо радости ощущала всё бОльшую пустоту. Исчезло чувство лёгкости, полёта. Мысли о том, какое впечатление она производит, опутывали серым коконом, тянули к земле. И за волшебную Дверь не вырваться – контур её никак не желал светиться, а не представив этого, Дверь не «поставишь».

Соня злилась на себя, на других. То грубила, чтобы разочаровать, то пыталась сделаться незаметней. Но избыток энергии и одарённость выталкивали её в центр внимания. Вместо чувства единения со всеми это рождало чувство одиночества.

Будто все вокруг были только её игрушками . А играть было не с кем.

– Ангел Маня, что со мной происходит? Что мне делать? Я стала неправильная, – взывала Соня.

Маня не появлялся. Может, не знает её нового адреса?

Однажды будто послышался чей-то немного ворчливый голос:

– Если они сами хотят быть твоими игрушками – играй ими! Живые игрушки – что может быть интереснее?!

Но ей показалось: это был не голос Мани…

Пухленькая красивая Милка с оглушительно синими глазами в чёрных густых ресницах любила хвастаться – платьем в оборочку, родившимся недавно братиком Гургенчиком, дорогой шоколадной конфетой, – чтоб завидовали.

– Вот поколдую – и ты свою дурацкую конфету уронишь, – сказала как-то в сердцах Соня.

– Вот и нет! Вот и не уроню! – заверещала Милка, с оскорбительными ужимками прыгая вокруг Сони. – У меня есть, а у тебя нету! У меня есть, а у тебя нету!

И, споткнувшись, в самом деле уронила недоеденную конфету.

– Это я сама споткнулась, сама! Колдовать ты все равно не умеешь!

– Ах, так?! – задохнулась от ярости Соня. – Ну, увидишь, умею или нет. Вот сделаю так, что твой золотой Гургенчик умрёт, и не будет у тебя братика.

Сказала – и испугалась. Но не того, что вдруг на самом деле умрёт Гургенчик, который ей очень даже нравился, а того, что не сбудутся опрометчиво вылетевшие слова, – и Милка разнесёт всем, что Соня просто болтушка.

Надо же было случиться такому горю, что младенца Гургенчика этой же ночью придавили родители, спавшие с ним в одной постели. Он задохнулся под большими грудями милкиной мамы – тёти Эры.

– Это ты сделала! Ты! – вопила на весь двор Милка. – Злая ведьма! Пусть все знают!

– Да не умею я на самом деле колдовать! Не умею! Это совпадение! Я не хотела, чтоб Гургенчик умер.

– Саткес ту [28] Саткес ту – чтоб тебе сдохнуть (армянск.). , ведьма! Не подходи близко! – крикнула сквозь рыдания тётя Эра, когда Соня пришла оправдываться.

Даже мама, кажется, поверила, что Соня повинна в смерти Гургенчика.

Ребята и даже часть взрослых объявили Соне бойкот.

«Мне и одной хорошо, – думала Соня с обидой. – Есть чем заняться. А Милка сама была первая не права. И тётя Эра – зачем разрешает Милке хвастаться, с лакомствами во двор выходить? Ведь не у всех они есть. Я хотела, чтобы по справедливости . Хотя, конечно, бедный Гургенчик не при чём. Но не я же его к тёте Эре под живот подсунула»…

Однако была в ужасе. До онемения. Как теперь говорить что-то и даже думать, раз некоторые её слова так страшно сбываются?! И если даже не она повинна в случившемся, всё равно нехорошо. Ведь вовсе не о справедливости заботилась – стало обидно за себя , хотела Милке досадить. И расхвасталась. Так же, как Милка. Но неужели в самом деле виноваты её слова? Тогда выходит: она действительно ведьма, а не волшебница. Вот и Сталина мыслями убила. Хоть туда и дорога Кощею, но ведь убила же. Значит, убивать она может, а возродить – нет?

«Каин, где брат твой Авель?»…

Осознав всю бездну своей порочности, Соня поклялась себе, что отныне будет осторожней с мыслями и словами. Сделалась тихой. Надарила Милке игрушек, за что получила трёпку от мамы и милкино прощение. Бойкот с Сони ребята сняли – без неё стало скучно. Но играть во двор Соня ещё долго не выходила – наказывала себя. Ссылалась на то, что надо готовиться к школе, учиться счёту – в этом году идти в первый класс. А на самом деле было стыдно лишний раз появляться на людях.

Но вскоре её проступок померк перед злодеяниями более масштабной личности. В газетах – доклад Президиума ЦК КПСС [29] ЦК КПСС – Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза. «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берия», разразившийся, как гром среди ясного неба. Доклад обсуждали на всех углах. Заговорили о миллионах ссыльных и безвинно убитых:

– Ара, э, я вот какой вещь по секрету скажу, – раздавался с утра громкий крик. – Что, Лаврентий в безвоздушном пространстве это творил? Один? Никто ничего не знал, не видел?! Что, они там хейваны [30] Хейваны – тупые скоты (азербайдж.). ? И Сталин тоже?

– А-а, твой секрет всем понятный. Подожди, и до Иосифа доберутся!

Вскоре в СССР впервые произвели испытание водородной бомбы – появилась новая тема для обсуждений. Одни гордились мощью страны. Другие вспоминали ружьё, которое, если повесили на стену в первом акте, то в последнем обязательно выстрелит.

А ещё всех беспокоила Куба. Мелькнуло сообщение, что неизвестный герой Фидель Кастро с группой сторонников совершил вылазку против диктатора Батисты, напав на казармы «Монкада» в Сантьяго. Многих участников штурма казарм выловили. Герой Фидель скрылся. Во дворе очень за него переживали.

– Что пишут? Не поймали Фиделя? – убегая на работу, спрашивали старого Аслана, который с семи утра сидел во дворе с ворохом газет.

– Нет. Ничего не пишут. Значит, не поймали. Иди работай спокойно.

Бурное лето 1953-го вынесло в не менее бурный сентябрь. Соня пошла в школу. Грянули очередные общественные перемены – в первые дни осени первым секретарем ЦК КПСС стал Никита Сергеевич Хрущёв. Все собрались в тесной квартире Лапидусов у экрана единственного на весь двор телевизора. Новый глава государства понравился – улыбчивый, с подвижным простецким лицом хитрована и живой речью, он выглядел своим парнем на фоне ушедшего из истории железобетонного лица Генералиссимуса и лиц-масок нынешней партийной гвардии. С экрана пахнУло иной жизнью – свободной.

Полетели месяцы, годы.

Вернулся из ссылки папа. Тётя Лиза пододвигает к Соне за обедом рюмку, как взрослой: