Виктор Улин - Зайчик

Он понравился мне моментально.

Я сразу увидела его около афиш кинотеатра. Очень худощавый – точнее сказать, просто худой, – и чуть сутуловатый, в скромных никелированных очках, не сразу заметных на лице, он был одет немодно: не в варенки или кожу, а в постой серый костюм и светлую рубашку с незамысловатым галстуком. В опущенной руке он держал три белых гвоздики. Не букет в сверкающем шершавом целлофане, который всегда напоминает нечто искусственное, а просто три цветка на длинных стеблях. Один большой и два чуть поменьше.

Я сосчитала их и подумала с привычной, машинальной рассудочностью: хорошо, что не пять. Значит, человек он внимательный, знает, чем купить женщину с первого раза – но в то же время не кидает денег на ветер; с таким можно не только разыграть красивый роман, но и просто жить. Я стояла у парапета на краю тротуара и жадно его рассматривала; мне мешали суетливые люди, мельтешащие туда-сюда между кассами и входом, мне хотелось разогнать их, чтобы остались лишь мы двое. Время шло, он несколько раз оглядывался, потом сверялся с часами, близоруко поднося их к глазам, и этот жест почему-то мне тоже нравился. Я, конечно, могла признаться ему первой, но медлила: мне хотелось узнать, скоро ли он обнаружит меня сам. Словно именно от того, как все это произойдет, зависело благополучие моего будущего. Которое вдруг очутилось совсем рядом. Подкралось сзади близко-близко и дышало мне в затылок…

Прошло еще минут пять прежде, чем он обратил внимание на мою неподвижную фигуру. Посмотрел в мою сторону мельком – потом другой раз, третий… И наконец бросил на меня пристальный взгляд. Очки блеснули на солнце, не дав мне определить цвет его глаз. Я выждала еще несколько секунд, наслаждаясь самым последним, томительным и счастливым мгновением, и кивнула утвердительно. Он подошел, улыбаясь не очень уверенно. Так, точно и для него происходило решение сложного вопроса – впрочем, его проблемы были куда тяжелее моих. Вблизи я отметила, что глаза его зеленовато-серы, а на вид ему не дашь тридцати четырех лет. Я первой протянула руку, он пожал ее легко, но твердо – не пальцами, а всей ладонью, точно первым жестом подчеркивая свою надежность, в которой мне предстояло убедиться, – и это опять почему-то мне понравилось. Он назвался – Сергей! – я напомнила с улыбкой, что знаю это из письма, и он совсем смутился. Потом наконец вспомнил про цветы, отдал их мне и встал рядом, словно ожидая команды к дальнейшим действиям с моей стороны.

Мы некоторое время помолчали, глядя, как бегут, опаздывая на сеанс, но все-таки продолжая обниматься, молодые парни и девчонки; затем я предложила погулять, сама взяла его под руку, и мы зашагали вниз по улице. Ведь я отнюдь не собиралась сразу же идти с ним в кино; я просто назначила встречу у кинотеатра, поскольку здесь не боялась выглядеть слишком глупо, стоя в ожидании, особенно если все сорвется и он не придет: несмотря на хорошее начало, я не верила в счастливое продолжение. А если бы он не пришел, то я бы сразу же… Впрочем, об этом не стоит: он пришел, и судьба моя теперь зависела от первых минут нашей первой встречи. И сейчас нельзя было расслабляться, думая о постороннем, тем более о грустном. Нужно было быть такой, какой я хотела перед ним показаться. Забыть прошлое и почти не думать о будущем.

Он здорово стеснялся меня, старался не прикасаться локтем к моему телу; я ощущала неловкость в каждом его движении, словно он давно уже отвык от женского общества. И я опять-таки испытывала непонятное удовольствие: я играла роль его первой женщины, я будто бы вводила его во взрослый, сладко-горький и бесконечно обещающий мир; мне было смешно и приятно, и одновременно как-то незнакомо томительно замирало сердце.

Мы почти не разговаривали: шок первых минут старательно запрограммированной встречи еще не прошел, и я чувствовала, что так и должно быть, не надо ничего ускорять. Тем более, что у меня был давно разработан план действий, и я потихоньку приступила к его реализации.

Для начала я бросила вскользь, что неплохо где-нибудь попить: осень не спешила, и несмотря на сентябрь, день стоял по-летнему жарок. Затем, пользуясь его молчаливым, заранее данным согласием на все, я повела его мимо сквера к новой гостинице, где с одного крыла был ресторан, а с другого кафе-мороженое. Мне предстояло выяснить, пригласит ли он меня – и если пригласит, то куда именно.

Первым по дороге оказался ресторан: рассчитывая маршрут испытаний, я тщательно учла все детали. За стеклянными стенами царила пустота по случаю раннего часа; у дверей неторопливо покуривали юные пары. Следуя плану, я замешкалась возле входа, притворившись, будто у меня расстегнулась босоножка. У меня, конечно, было столько денег, что я сама могла сводить его куда угодно, но ресторан не интересовал меня как объект: мне требовалось лишь выяснить его реакцию. нагнувшись, я следила за ним из-под локтя. Он не отреагировал, и я молча восхитилась его выдержкой. Мы пошли дальше, миновали мраморный портал гостиницы, где рыночные кавказцы, звеня ключами, уже ловили на вечер проституток, и свернули к кафе. Он повел меня туда просто, без лишних слов, как само собой разумеющееся, и я осталась совершенно довольна. То, что он решил меня угостить чем-нибудь, было приятно: значит, он не жмот, не станет терзать меня из-за каждой потраченной копейки. Но выбери он ресторан, мне понравилось бы гораздо меньше: я усмотрела бы в том либо пижонство, либо просто мотовство, либо даже намерение в первый же вечер оказаться в моей постели; ни то, ни другое, ни третье меня не устраивало, я не собиралась рвать с ним страсть в клочки, мне требовалось устроить свою долгую жизнь. Сергей же явил золотую середину – опять, как и с количеством цветов, – поэтому я с искренним удовольствием, на время забыв даже необходимость быть начеку, все подмечать и следовать плану, пошла с ним в мороженицу. Тем более, что от волнений мне со вчерашнего вечера кусок не лез горло, и теперь я была голодна, как несколько волчиц, и действительно мечтала подкрепиться.

Кафе работало на самообслуживании; возле буфетной стойки толпилось порядочно народу. Он усадил меня за хороший дальний столик у окна, пода пальму с аккуратно обстриженными коготками – а сам пошел за мороженым.

Очередь ползла неторопливо, и я время от времени бросала взгляд на его фигуру. И не могла поверить, не могла осознать – со мною ли все это происходит, для меня ли стоит за мороженым красивый сухощавый мужчина в светлом костюме?! У меня было такое чувство, будто мой пароход – на который я спешила целую вечность и теперь успела проскочить в последний момент, когда матросы уже убирали трап, – мой пароход отвалил наконец от старого берега и медленно удаляется от него. И все прежнее: серое, безрадостное, грязное, – навек осталось за кормой. Полоса воды под бортом становится все шире, пароход никогда уже не вернется обратно и не пристанет снова к этому причалу. И я могу сидеть спокойно, зная, что впереди бесконечная ослепительная ширь океана и долгий-долгий путь по ласковым волнам в страну неведомого, но уже совершенно реального счастья.