Александр Петров - Восхождение

В последнее время часто вижу эту картину внутренним зрением. Не знаю, кто он и где это, но каким-то образом вижу.

Иногда меня этот непрошеный гость раздражает, чаще же просто скользнет по верхушке сознания и бесследно улетучится. Я не принимаю и не отвергаю этого видения. Пусть плавает в собственном соку до случая. Хотя иногда кажется, что этот парень еще появится на моем небосклоне.

С тех пор, как я перешел на новую работу, постоянно чувствую потребность посоветоваться с лицом духовным. Я еще не освоился на новом месте, возникают ситуации, с которыми самому разобраться невозможно. Жалко и себя, любимого, потому как в таких случаях выгляжу недотепой для мирян и соблазном для христиан. Легко впадаю в панику, ругаюсь, как сапожник, перенимая у рабочих не лучшие слова и образ поведения. Вот и выпивать стал едва ли не каждый день.

Увы, господа, линия, а по-вашему, стройка, как вокруг оси, вращается вокруг водки. Впрочем, почему только водки? Еще вокруг воровства. Причем воровство здесь вполне узаконено, вменяется в перечень твоих обязанностей и часто называется вполне пристойно: работа с заказчиком …или с механизацией, или с инспекцией. И попробуй только не налить тому же инспектору: с его стороны не замедлят последовать пакости, в которых обвинят тебя же первого. Потому как ты прораб и отвечаешь за все, происходящее на вверенном тебе объекте. Вплоть до уголовной ответственности.

Прихожу в храм, пытаюсь приблизиться к батюшке, а он от меня как от чумного убегает. То не прорвешься к нему сквозь толпу, то уходит он каким-то потайным ходом, то… Что же это со мною происходит?… Уже и священник виноват в моих провинностях… Увы мне, увы!.. И когда только меня, гнусного, смирению-то научат? Хотя бы уж какому начальному…

…Голова Фомича медленно поднимается, стакан так же медленно описывает плавную траекторию в направлении отвисшей губы, глаза его округляются. Сейчас он похож на небезызвестного Дядю из лермонтовского «Бородина». Как-то на уроке литературы учительница вызвала меня читать заданный наизусть отрывок стихотворения. Я произнес с классическим подвыванием: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…», и в моей бедовой головушке возник образ эдакого Дяди: мудрого, старенького, прожженного пороховыми дымами – ну, как наш Фомич.

– Так и говорил старик Спиридоныч: «Ум у тебя, Фомич, с искоркой!..»

– Фомич, открой секрет, как тебе удалось так уютно обосноваться?

– А это, Дмитсергеич, одна из особенностей моего искристого ума. Как гласит закон Фомича, прежде чем начать выполнять план, обустрой свой быт. Или, опираясь на народную мудрость, данную нам в поговорках, прежде чем сажать огород, надо его огородить. Запиши, а то забуду, – он встает и тянет меня за рукав. – Пойдем, мил друг, я тебе свой офис в лунном свете покажу.

Пока Фомич заглядывает за ближайший куст сирени, я стою на крыльце вагончика и любуюсь окрестностями. Среди навала бетонных панелей, громадных куч развороченной земли, среди траншейного «свинороя» – офис Фомича производит впечатление оазиса чистоты и уюта. Его персональная бытовка стоит вплотную к частному домику в окружении сада, огорода и новенького штакетника. Густая сирень и развесистые яблони отгораживают оазис от окружающего «рабочего беспорядка».

Внутри офиса имеется все необходимое для долгих заседаний: холодильник, телевизор, радиола, шкафы, диваны и, разумеется, большой стол. Ноги утопают в шерстяной упругости ковров, а натруженные тела – в мягких креслах. Даже люстра над головой переливается многопудовым «русским хрусталем» и в настоящее время для придания застолью должного интима мягко освещает только небольшой круг на столе. Все остальное погружено в уютный полумрак.

Фомич занимает свое место и совершает дежурный глоток, затем прислушивается к тишине и пророчески произносит:

– Чует мое надорванное выполнением плана сердце, что эта тишина ненадолго. Ты, Дмитсергеич, не сочти за труд, подрежь закусочки. Пригодится.

Не успеваю закрыть холодильник, как в офис с треском вламываются трое мужчин. Они уже переоделись «в чистое» и собираются домой. Люди эти не «из наших», а субподрядчики. Разумеется, ведут себя они без должной учтивости, не обременяя себя правилами приличия и изысканностью речи. Улучив момент, когда они что-то увлеченно обсуждают между собой, активно наливая и закусывая, Фомич склоняет ко мне большую голову и шепчет: «Пусть все вокруг горит и воет, а мы в спокойствии с тобой. Запиши, а то забуду».

Пожалуй, это свойство куратора самое ценное. Он умеет подняться над суетой и не дать ей проникнуть внутрь. Вот и сейчас у меня в душе закипает раздражение от наглости непрошенных гостей. Фомич же глядит на них, как добрый папаша на шаловливых детей и даже вставляет в бурный поток их сквернословия свои глубокомысленные «ну, надо же», «это они не правы», «не бери близко к сердцу», «все будет хорошо». В такие минуты и я себя чувствую дитём неразумным и восхищенно взираю на мудрого Фомича.

После удаления шумной ватаги снова наступает тишина. Видя мою усталость, хозяин звонит «на женскую половину» и вызывает «стюардессу» Тоню. Входит девушка необычайной южнорусской красоты и, мягко ступая, наводит порядок вокруг нас. За считанные минуты она успевает пропылесосить ковер, навести порядок на столе, а также выстрелить в меня обойму бронебойных взглядов своими карими сверкающими очами. Хозяин удовлетворенно кивает и указует на одно из свободных кресел. Девушка безропотно садится. К ней на колени запрыгивает Джеймс Бонд и принимается громко мурлыкать.

– Ты не боись, при Тонечке можно говорить обо всем, – хрипит куратор. – Моя школа. Она – мой последний шанс уладить трудное дело. Думаю, ты абсолютно уверен, что Тонечка уже втюрилась в тебя и готова закрутить с тобой роман. Как не так! Вот сейчас прикажу тебя под бульдозер сунуть – рука ее не дрогнет.

– А ты что, пробовал уже? – спрашиваю хозяина, отодвигаясь от Тони. – Ну, приказывать?

– Я что дурно воспитан? Скажешь тоже, срам слышать такое! Я просто человека, в данном случае легкотрудницу эту, насквозь читаю. Опыт! Вот. Запиши, а то забуду. Я сейчас…

Голова его снова медленно опускается на согнутую руку. Следующие двадцать минут мне предстоит провести наедине с этой суровой дамой. Повисает мертвая тишина. Девушка исподлобья насмешливо поглядывает на меня. Я сосредоточенно изучаю масляное пятно на своем колене, пытаясь унять неприличное для моего возраста сердцебиение и забытую дрожь правой нижней конечности.

– Да не бойтесь вы, Дмитрий Сергеевич, – звучит контральто девушки, – бульдозер сегодня увезли на третий участок.

– Это, безусловно, радует, – выдавливаю из горла словесный сгусток.