Анатолий Андреев - За буйки (сборник)

– Не волнуйся. Что-то я заигралась. Извини. Проводи меня на вокзал.

И уже потом, после того, как она уехала (вошла в вагон, расположилась в купе – и ни разу больше не взглянула на него, а он, не отрываясь, гипнотизировал ее своим взглядом и шел, шел за отправившимся поездом), он вспоминал вкус ее губ, гранатовые бусинки твердеющих отзывчивых сосков на упругой груди и особенный запах всего ее тела, утомленного любовью.

С этими ощущениями, сладко отравляющими существование, он проводил старый год, встретил новый, пережил неделю, даже больше, каждый час восстанавливая, казалось бы, навсегда сгинувшие вместе с секундами, все новые и новые подробности их сумасшедшего свидания. Вновь мгновения разворачивались в нескончаемые часы, дни, недели. Если бы не чудные мгновения, жизнь была бы серой и скучной. Пустой. Есть только миг?

Прошлое незаметно перетекало в будущее – и он уже видел их вместе с Миланой в гостях у ее матери, обильно и с желанием угодить накрытый стол, даже ощущал вкус сочной отбивной, к которой он положил бы умеренно острый салат, верное средство осаждать охлажденную водочку.

И тут же он рисовал в своем воображении образ надежного, незатейливого, как сама жизнь, Алексея, и холодный укол в сердце становился одновременно жгучим. Новогоднюю медовую неделю молодые муж с женой должны были проводить нескучно. Именно из ревности он в какие-то неурочные часы уделял внимание своей жене, удивляя ее кратковременными приступами страсти.

Что ж, счастье было так возможно – если бы он не устал от бессмысленного ожидания. Он перестал верить в то, что счастье возможно. Прельстился покоем и волей. И, как водится, был одурачен суровой Судьбой, у которой в запасе – скучная вечность, и которая бессовестно наслаждается игрой в кошки-мышки с людьми, коверкая им и так жалко отмерянный век. И ведь предвидел же все это, предчувствовал. Знал, что рискует, не обманывал себя. И винить себя невозможно: естественная человеческая слабость к лицу нормальному мужчине.

И потом: Миланы ведь вполне могло не быть. Что тогда? Разрушительное одиночество?

Или она неотвратимо должна была появиться, а он не уловил этот закон бытия, неподвластный самой Судьбе? Может, с небес все же обронили невнятные намеки?

Тогда – виноват…

Рассвет. Птицы засвистали так, словно хотели донести до всех весть о конце света. Он неловко шевельнулся, и его подруга быстро повернулась к нему, широко распахнув глаза. Остатки сна, словно паутинку, он смахнул с ее лица своей ладонью. Ни слова не говоря, приник к ее теплому телу и проник в него, испытывая горькую нежность. Ее дыхание тут же сбилось, а его участилось. Стон, вскрик – и задержка дыхания; раскинутые руки и ноги, согнутые в коленях; ее способность самозабвенно отдаваться страсти довела его до исступления, придавая лесную силу его мужественности. Он запустил пятерню в ее волосы – и опять стон и прерванный вдох. «Девочка моя»: стон, вскрик – и задержка дыхания. Еще и еще, пока они не оказались на седьмом небе и не полетели оттуда вниз в потоке золотого дождя (у обоих надолго захватило дух), цепляясь за облака и жмурясь от близкого оранжевого солнца. Перепуганные птицы перестали свистеть, весь мир словно затаил дыхание, а они еще долго кутались друг в друга, увеличивая площадь соприкосновения душ.

Завтрак был долгим и неторопливым. Они смеялись и болтали. О чем?

Это выяснится тогда, когда он будет вспоминать эти мгновения, надежно спрятанные памятью в замысловатые сейфы-сундуки – как самое дорогое в жизни, то, что дается лишь однажды. Что-то связанное с душевным здоровьем, следствием витального катаклизма, и чувством зависти к самому себе за то, что удалось пережить такое. А ведь память не получала от него таких продуманных установок.

В чем дело? Он уже знает, что будет дальше?

В тот момент ему запомнилось только одно.

– Счастье есть, – сказала Милана, намазывая вишневый джем на свежайший батон, дразнящий обоняние густым ванильным духом (за батоном и джемом он слетал в ближайший продуктовый магазин, пока она принимала душ).

– Ты так любишь варенье?

– Не в этом дело. Счастье, оказывается, есть. Я была убеждена, что это выдумка писателей, боящихся посмотреть правде в глаза и дурачащих всех остальных слабаков, обитателей подлунного мира, из благих намерений, а оно есть. Понимаешь?

– Еще как.

– А что такое счастье?

– Не знаю, – сказал Михаил Юрьевич и рассмеялся несомненно счастливым смехом. – Наверное, видеть, как ты уплетаешь джем и не торопишься уходить от меня.

– А если я уйду?

– Тогда счастье кончится.

– Ну, хорошо. Я необходима для счастья. Это мне нравится. Меня это устраивает. А что еще надо для счастья?

– Чувствовать и понимать, что я – умный человек, не способный на подлость, – медленно проговорил он.

– Зачем?

– Затем, что у дураков счастья не бывает.

– Этого я пока не понимаю.

– А тебе и не надо этого понимать. Твое дело – лопать джем и смотреть на меня влюбленными глазами.

– Это – пожалуйста. Я вот глупая – и счастливая. По-моему, глупость счастью не помеха.

– Не помеха, если тебя любит умный человек.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.